При труде простом действует небольшое число таких элементарных механизмов; при сложном работает гораздо большее их количество, во взаимной связи и под непрерывным взаимным контролем: каждый должен вступать в дело на определенной ступени трудового акта, при наличности определенных, устанавливаемых внешними чувствами условий, и так же должен при известном, происходящем от самого же труда изменением этих условий приостанавливаться, уступая место другим, сменяющим его механизмам, чтобы потом в соответственный момент опять прийти в действие, и т. д. Затраты энергии увеличиваются не только потому, что в работе участвует больше механизмов, но еще и потому, что между ними все время идет общение, взаимодействие, что они, посылая друг другу импульсы, в разной мере возбуждают и задерживают друг друга; эти процессы, обозначаемые обычно как «внимание», «соображение», «инициатива», «регулирование», представляют при сложных формах труда, вероятно, наибольшую долю затрат. В общем же совершенно понятно, что величина этих затрат может значительно превосходить ту, какая требуется в простом труде; и если бы мы знали, во сколько раз, это и был бы точный коэффициент психофизиологической сложности, «квалификации» труда.
Больше и сложнее затраты энергии — больше и сложнее должно быть ее возмещение. Именно в этом основа повышенного заработка квалифицированных рабочих, это простое и очевидное условие необходимого равновесия их жизненного баланса, без соблюдения которого рабочая сила начинает немедленно разрушаться.[139]
С этой точки зрения нет ничего непонятного в странных на первый взгляд фактах, отмеченных историей, например, английского рабочего движения: рабочие квалифицированного труда при уменьшении платы иногда предпочитали переход к простому труду чернорабочих, где плата, однако, еще меньше. Да, но и затрата нервной энергии зато гораздо меньше, так что баланс не нарушается.
У нас пока нет еще способов измерять, во сколько раз затраты энергии при таком-то сложном труде, физически квалифицированном или умственном, больше затрат при среднем «простом» труде. Но задача распределения как социально-практическая, к счастью, так и не ставится. Ее постановка иная, а именно вот какая. Такой-то вид сложного труда нужен обществу; для поддержания (а в обществе экономически прогрессивном — и развития) соответственной рабочей силы в полном размере требуются такие-то предметы потребления в таком-то количестве; они стоят обществу в 2, 3, 5, 8 раз больше его трудовой энергии, чем сумма предметов потребления, достаточная для поддержания (и нормального, среднего развития) простой рабочей силы. Итак, стоимость этой сложной рабочей силы для общества в 2, 3, 5, 8 раз больше, чем стоимость простой; а следовательно, соответственный сложный труд социально равен во столько же раз умноженному простому труду; общество должно учитывать его как таковой. Оно, вообще говоря, это и делает. Но при капитализме такое учитывание производится стихийно, через рынок рабочей силы, с массой нарушений, а следовательно, жизненных противоречий, страданий, жертв. А при планомерной организации хозяйства это должно делаться социально сознательным путем, на основе точных физиологических и статистических данных о потребительных бюджетах разного рода рабочих сил.
Из всего изложенного ясно, насколько в основе своей ошибочны идеи механически-уравнительного распределения, наивные формы коммунизма по схеме «всем поровну». Дело в том, что действительной, жизненной уравнительности в них и нет. Если один тратит больше трудовой энергии, другой меньше, а получают они для ее восстановления поровну, то ясно, что равенства реального тут нет: один из двух сравнительно эксплуатируется. Экономически-уравнительным можно считать только такое распределение, при котором уравнивается не величина самой платы, а отношение между затратами и усвоением энергии для каждого работника. К этому и должна стремиться всякая нормировка заработков.
Механическое уравнительство, однако, еще нередко у нас встречается, и исходит оно не из научной, а из морально-аскетической точки зрения. Откуда оно? Чья это точка зрения? Пролетарий сознательный не может стоять на иной точке зрения, как объективно-экономическая; однако мы знаем, многие из рабочих еще стоят за простое поравнение. Наш пролетариат вышел из среды крестьянства и частью мелкого городского мещанства. В этих слоях усложнение, квалификация труда выражены и теперь еще слабо, а особенно были незначительны в прежние времена. Там поэтому идеология «поравнения» была вполне естественной; и вот теперь с ее пережитками в рабочей среде часто приходится иметь дело.
Как иллюстрацию приведу реформу, проведенную в Орехове-Зуеве в самом конце 1920 года: перевод всех ответственных работников-коммунистов из их квартир в рабочие казармы. Один из горячих сторонников этой меры разъяснял ее так: