Телефон звонит по ночам

«До завтра». Как знать, что будет завтра? До него еще надо дожить. Томка обиделась, когда он сказал – «если будем живы». Или испугалась. «Почему бы нам умереть?» – спросила она. Никто не думает умирать, Томка. Просто такая привычка. Может быть, после той проклятой немецкой мины. Привычка думать о том, что надо дожить. Между тобой и мной, между сегодня и завтра еще столько будет всего.

Еще будет наряд, как всегда напряженный после простоя шахты. Вечный спор из-за воды, которой пока не хватает, чтобы смывать одновременно забои и квершлаг. Внушение проходчикам, бросающим где попало хомуты. Для этого на наряд придут Величкин и Цехновицер. Цехновицер принесет расплющенный хомут. Величкин скажет, что после отпалки надо тщательно проверять, не осталось ли невзорвавшихся шпуров.

Потом все разойдутся по рабочим местам, шахтеры спустятся в шахту, и вскоре в забои затребуют воду. Диспетчер нажмет кнопку на пульте, и шахта оживет.

Опустеет двор на гидроблоке, растворится в голубой дали голубая «Волга» Забазлаева, и уляжется поднятая ею пыль.

Угаров будет сидеть в кабинете с надписью на двери: «Дежурный по шахте», отвечать на телефонные звонки, подписывать бумаги и отдавать распоряжения.

Потом в кабинет дежурного по шахте ввалится проходчик Говорков и будет шуметь и доказывать, что начальник вентиляции Рябинин несправедливо задержал его при осмотре на папиросы и не дал ему спуститься в шахту. И придется позвать Рябинина.

– Почему ты его задержал, Рябинин?

– Он не дал себя обыскать. Мы с горным мастером производили проверку на папиросы. Заметив это, Говорков стал быстро протискиваться назад. Я догнал его, но он вырвался. И еще матюгнул меня.

– А ты не хватай! Не хватай!

Угаров переводит взгляд с Рябинина на Говоркова и опять на Рябинина. Рябинину двадцать три, Говоркову сорок шесть. Рябинин первый год на шахте. Говорков двадцать шестой год. Говорков опытный проходчик, недаром ему поручена ответственная проходка – углубка ствола. Но именно такие, опытные шахтеры чаще нарушают правила. Курение под землей – тяжелая провинность. Но что, если Рябинину померещилось?

– Ты не имеешь права отказываться от обыска на папиросы, – говорит Угаров Говоркову. – Выйди на минутку, – говорит он Рябинину. С глазу на глаз беседовать легче. – Сознайся, Говорков. Курил в стволе?

– Не курил. Просто старый коробок от спичек у меня в спецовке завалялся. Я и пошел его выбросить…

– Матом начальника вентиляции крыл?

– Было, Станислав Тимофеевич.

– Стыдно, Говорков. Рябинин молодой специалист. Он же людей будет бояться, дичиться. Он за тебя отвечает. У нас выработки короткие. Метан взорвется, погубишь себя и всю смену.

– Что я, маленький? Не понимаю?..

– А если понимаешь, то завтра извинишься перед Рябининым. Утром, на большом наряде. А еще раз будешь замечен, переведем горнорабочим на участок вентиляции. Сегодня к работе допущен не будешь. Всё. Позови мне Рябинина.

– Зайди, Рябинин. Завтра на утреннем наряде он извинится перед тобой…

Рябинин – мальчишка. Он требует уважения к себе, но не очень умеет уважать других. С шахтерами у него часто бывают столкновения. И тогда кончается инженерия и начинается педагогика.

Педагогика – самое трудное дело для горняка.

Глава тринадцатая

Она долго сидела перед зеркалом и мастерила новую прическу. Проблема прически! Кто бы знал, что для начальника обогатительного цеха это одна из главных и неразрешимых проблем. У нее были каштановые волосы с рыжинкой, вьющиеся и жестковатые. На солнце они отливали медью и каждый в отдельности походил на тончайшую медную проволоку.

Она зачесывала их надо лбом, закручивала в жгут на затылке и кончила тем, что опять заплела косички.

Когда-то ей заплетала их мать. Она помнит прикосновение ее рук, теплых и добрых. Больше помнит, чем ее лицо.

По радио передавали музыку. Концерт по заявкам работников угольной промышленности. Все заказывали классику. «Танец маленьких лебедей». Арию Тоски. Увертюру Римского-Корсакова. Серьезный народ эти работники угольной промышленности. Нет чтобы заказать лирическую песенку или что-нибудь джазовое. Или веселую, «с блатнинкой», какие по праздникам поет весь Донбасс. Нет. Хотят показать свою образованность.

За окном лил теплый летний дождь, и от этого в комнате было хмуро. Тучи, низкие, напитанные дождем, ползли, почти цепляясь за холмы позади балки.

Четыре отдельно растущих дерева, всегда такие четкие на голубом, теперь смутно виднелись в дождевой мгле. И на душе было смутно. Она сама не знала почему. Потому ли, что на фабрике потеряли утро – шахта стояла. Или потому, что Стах вчера не пришел. «Конечно, ветер задул свечу. Стах решил, что я сплю». Можно думать так. Очень хочется думать так.

Он изменился после Москвы. Раньше он много рассказывал Мае о своем прошлом. Тогда ей не хотелось слушать. Теперь ей приходилось вытягивать из него каждое слово. Может быть, прошлое перестало для него быть только прошлым?..

В дверь постучали. Пришла Лариса Величкина, жена Саши.