Телефонист

«Какой красавчик, – удивилась девушка, разглядывая ту единственную фотку. – Да ему по Каннской лестнице разгуливать, а не среди рях-чиновников».

Встреча вживую лишь подтвердила это мнение, хотя, вероятно, многие женщины с ней бы не согласились. Его красота не была столь очевидной и эффектной, но уже в тот момент она попалась на удочку. Вероятно, это был её тип мужчины. Её обещание романтического приключения… Возможно, от него пахло сексом. Или что-то ещё. Или всё сразу.

«Но ведь он не еврей, – почему-то подумала Катя Белова, далёкая от любого шовинизма. – И вряд ли немец. Наверное, какие-то северные или скандинавские корни. А может, и немец».

С того интервью прошло уже больше полутора лет, и вот вчера она напилась с Петриком, лелея при себе твёрдое решение всё это прекратить. Она не знала, почему, что именно её перестало устраивать, от чего должна освободиться, но что-то явно было не так. Только и этому решению уже четыре месяца. И вот она стоит на мосту с симпатичным парнем, слушает какую-то лабуду, прекрасно понимая, что всё, что ей надо, она сможет получить сейчас там, в пентхаусе на Фрунзенской набережной. Зря они всё-таки вчера после вина перешли на водку.

– А ты была в него влюблена? – Спросил Петрик. – Ну… крылья за спиной, и все дела.

– Не знаю. Вряд ли… ну, может, только самое первое время.

– Он знает все твои тайны, да? – Петрик состроил кислую мину. – Перестал тебя разгадывать?

– Да не в этом дело, – возразила Ванга. – Скучно-то не стало. Но… сама не понимаю.

– А подарки?

– О да. Более чем щедрые. Устала ему уже говорить, что я не содержанка.

– Противоречие между производительными силами и производственными отношениями, – важно заявил Петрик. Они «накидывались» всё больше. – Почти по Марксу. Или Фрейду.

– Чего-чего?

– Противоречие между его членом и эмоциональным экспириенсом, которого ищут все девочки.

– Умеешь ты всё так элегантно формулировать, – рассмеялась Ванга.

– Вино кончилось, – расстроился Петрик. – В холодильнике есть водка. Польская. И вискарик.

– А-а, всё равно…

– Когда сказала ему, что уходишь, сама-то искренней была?

– Угу. Прощаться заявилась. Типа, последнее свидание.

– Трах со слезинкой… Офигенно ведь, да?!

– Ну да, – согласилась она. – Только и это всё в прошлом. В голове-то я его бросила, а…

– Хочешь найти себе нормального человека, растить с ним детей и даже быть ему верной? – Петрик смотрел на неё прямо. – Думаешь, в нашем с тобой случае такое возможно?

– Не знаю, – призналась она. – Но очень бы хотелось попробовать.

– Потому что трах ничего не решает, да? – грустно произнёс Петрик. Ванга бросила на него пристальный взгляд: похоже, и у тебя не всё в порядке?

– Да, – кивнула она. – И нет.

– И да, и нет, понимаю, – он вздохнул. – Видишь, только друг перед другом и можем быть открытыми. Такая херня.

– Такая херня, – согласилась Ванга. И только сейчас заметила, что влага в глазах Петрика угрожающе заблестела.

«Да ты, похоже, поссорился со своим Рудольфиком, – подумала она. – А меня тут успокаиваешь».

– Эй, сокамерничек, – позвала она. – Как дела у моего любимого педика?

– Всё нормально, – Петрик махнул рукой. – Всё через жопу.

– Фу… Петрик.

– Сдурела?! Не в физиологическом смысле. К сожалению, – он то ли усмехнулся, то ли всхлипнул.

– Прости… – Ванга кивнула. – Вот у меня всё нормально – через жопу.

– Завтрак у Тиффани…

– Что?

– Обожаю твой обречённо-прекрасный взгляд.

Она улыбнулась, позвала:

– Ну-ка иди ко мне, романтическое чудовище, обниму… Чего ты там говорил про запасы в холодильнике?

И они решили напиться. Перешли на водку «Бельведер». И это было ошибкой. Спустя час они ржали как сумасшедшие. Спустя ещё один она плакала на плече Петрика. Тот тоже: Рудольфик – свинья, обманывает его, нашёл себе ещё кого-то… Последний раз подобная умора с Катей Беловой происходила в старших классах школы.

А ночью ей приснился кошмар. Хотя Петрик и уверял, что после «Бельведера» спать будут как убитые. Во сне она пришла в пентхаус на Фрунзенской, но оказалось, что внутри – это дом, в котором она росла. Внутри темно, лишь какие-то странные огоньки у стен, похожие на прикрытые ладонями свечи. И ещё почему-то там эти картинки с репродукцией Мунка, которую она подарила Сухову. «Крик». Но пока здесь тихо, лишь даже не слышимый, а, скорее, угадываемый, как это бывает во сне, трескуче-скрипящий звук. Заезженная пластинка. Она знает, что это за звук. Игорь Рутберг давно ждёт её. Он стоит голый в этой полутьме. И сильный. Бросает её на кровать Вангиного детства. Трах ведь ничего не решает. И он уже внутри неё. Ей хорошо и нежно… но оказывается, что это Сухов. Они занимаются любовью с Суховым, предавшим её. И здесь, в пентхаусе на Фрунзенской, или в забытой полутьме дома, где она росла, есть кто-то ещё. И звук, знакомый ей скрипящий звук всё громче…

– Верно, – говорит Сухов голосом Игоря Рутберга. – Верно, он здесь. Назови его!

Голос становится механическим:

– Ну, имя?! Назови!