-- Точно так. Не могу молчать, наблюдая, как... как... -- Семчук на минуту подозрительно оглянул советского производства костюм Коли и замялся: -- Простите, я конечно делаю это не намеренно, я здесь председатель райисполкома, мой долг... моя обязанность... -- Он окончательно сконфузился и умолк, так и не спросив, кто же эти люди, которым он вручил донос.
-- Обдарить, -- милостиво кивнул головой Дельцов, и его помощник ловким движением опытного конкистадора извлек из кармана зеркальце в переплете книжечкой из искусственной кожи и протянул его Семчуку:
-- В знак дружбы...
-- Заграничное? -- как раненый в сердце, простонал Семчук, разглядывая подарок.
-- Не совсем. Из Чехословакии... Послевоенное производство, так себе, а в общем -- дрянь...
Семчук был так поглощен детальным рассматриванием зеркальца, что не заметил, как его оттер плечом лейтенант Взятников. Освободив себе место, Взятников взял под козырек и хотел было уже выпалить: "Ваши документы!" -но при виде заграничного костюма Гоги у него непроизвольно вылетело хриплое "Добро пожаловать!"
-- Выдай служивому подарок! -- скомандовал старший конкистадор.
Разглядывающего зеркальце Взятникова оттер Столбышев.
-- С приездом!.. Дорогие товарищи, устали, того этого, с дороги? -запел он сладким голосом и сдул с заграничного рукава Дельцова пылинку. -Из Москвы пожаловали?..
-- Угу.
-- Радость-то какая!.. Ну, как столица?
-- Ничего, стоит на месте, -- небрежно ответил Дельцов и поинтересовался: -- А вы, кто же такие будете?
Установив, что перед ним стоит сам хозяин района, он распорядился дать ему зеркало и вдобавок пачку американских сигарет "Камель".
-- В Одессе с большими трудностями достали. Только там и можно достать, и то по большому блату с моряками дальнего плавания, -- говорил он, придавая искусной модуляцией голоса больше значимости подарку.
По лицу Столбышева расплылась улыбка, как кусок масла на горячей сковородке:
-- Премного благодарен. Мерси, как в Москве говорят. Рад буду пригласить вас отъесть... откушать, так сказать, чем Бог послал. Не поставьте на вид провинциальную простоту. Пища, конечно, не московская, фрикаделей и, того этого, антитрикотов с гречневой кашей не имеем налицо, но поросенка в силах организовать. Поговорим о дорогой столице, о, того этого, государственных делах столичного масштаба. В общем, прошу!.. Уважьте!.. И мерси вам заранее и пардон, как в Москве говорят.
Добившись согласия отобедать, Столбышев, красный и радостный от удачи и от гордости за короткую речь в высоком столичном штиле, бросился в дом Раисы.
-- Беги скорее в колхоз "Изобилие" и передай, что я, того этого, распорядился списать одного поросенка, как издохшего от чумки. Тащи его сюда, жарь, убери хлам и мусор. Чтобы все выглядело по культурному. И не ходи, так сказать, лахудрой! Опозоришь меня перед московскими гостями... О, Господи, темнота и провинция!.. Ну, как я тебя, такую некультурную, возьму в Москву?!
-- Ты сам вначале туда доберись! -- огрызнулась любимая женщина.
Столбышев с недоумением пожал плечами, как Раиса сама того не понимала, что, благодаря воробьепоставкам, он уже одной ногой в Москве.
Дельцов в сопровождении верного Брыскина прибыл из Москвы в Орешники за московскими унитазами. Эта неказистая посудина в столице была остро дефицитным товаром и ее не могли достать даже опытные спекулянты: -шагающий экскаватор может, а об этом и не мечтайте, -- говорили они, краснея в отличие от государственных торговцев за свою беспомощность. Беспомощность спекулянтов на унитазном фронте объяснялась тем, что они, разбалованные легкими условиями Советского Союза, погрязли в рутине и, как откормленные мыши в амбаре, потеряли чувство изобретательности в борьбе за существование. Когда вся Москва стонала по унитазам, спекулянты почивали на лаврах и никто из них не удосужился приоткрыть занавес над тайной бесследного исчезновения их с рынка.
И вот за это таинственное и явно прибыльное дело взялся, тогда еще мало известный спекулянт, Гога Дельцов, торговавший шнурками для ботинок в разнос. И на этом деле Гога Дельцов вознесся до небывалых высот, когда даже сам московский областной прокурор при встрече с ним первым снимал шляпу и кланялся: "С огромнейшим приветом, милейший!"