Телеграмма

—      Ясно одно: ты приносишь в жертву Синту, ибо ужасно хочешь сделаться героем. Что ты, собственно, значишь без Синты? Пора понять, что твоя хитрая уловка — занять как бы безвыходную позицию, дабы выйти из нее в образе героя, — в сущности, служит тебе одному, для других она бесполезна. Не так ли?

—      Так!

—      Ну, а как же насчет Синты?

—      Я сделал из нее свой талисман!

—      А еще?

—      Пленницу — утеху моей души.

—      А еще?

—      Банк добрых дел! — А еще?

—      Ладно! Согласен. Я предоставлю выбор ей самой. Я сейчас же поговорю с ней. Если она предпочтет вернуться в семью своей матери, я отдам ее им. Ты доволен?

Хеличак подъехал к дому. Я вышел. Позвал тетушку, чтобы она помогла мне снять вещи. Расплатился. Нашел Синту. Она писала письмо у себя в комнате. Я вывел ее в гостиную. Усадил. Сейчас же все и решим.

—      Синта! — начал я.

И стал объяснять, что вновь объявилась женщина, которая писала ей письма. Она предлагает Синте все то, о чем писала и раньше. Что Синта думает об этом? Я также дал ей понять, что ей ни в чем не станут отказывать, если она будет жить с этой женщиной. Да, я должен был все осветить объективно. Синта слушала, не разжимая губ. Понурив голову. Я заметил, что тетка прислушивалась к разговору из кухни.

—      Так как, Синта? — спросил я.

Синта съежилась в комочек. Без всякого сомнения, она очень мучилась. Что поделаешь — я должен был выполнить свою обязанность перед ней.

—      Так как? Подумай хорошенько. Ты с папой живешь уже десять лет. Сама видишь, как нам живется. И с едой, и с одеждой — все как бог пошлет. Живем в кампунге.

Однообразно. Будущее мрачно. Все время какие-то огорчения. Здесь нет женщины, которую ты могла бы называть мамой. А у папы на тебя не всегда хватает времени. У тебя со мной никогда не будет такой жизни, как у детей, гуляющих по Ментенгу^[34] или Кебайорану. В той семье ты получишь все, что ни попросишь, а у меня так не выйдет. Подумай, есть еще возможность переменить свою жизнь. Я тебе не препятствую. Здесь останешься — о'кей, поедешь к ним — о'кей. Ты не думай, я не буду сердиться на тебя, не буду тебя осуждать. Все это ради твоего блага. Только одна к тебе просьба: если ты действительно перейдешь к ним, ты тогда уж не приезжай ко мне в гости. Не потому, что я на тебя буду сердит, а просто потому, что я и они очень разные люди. Я хочу тебя вырастить хорошей, серьезной женщиной, в которой по меньшей мере есть что-то свое, особенное. На Бали женщины очень редко стремятся выйти за привычные рамки. Поэтому, когда ты перейдешь к ним, никто тебя не упрекнет, если ты бросишь школу и будешь необразованной и ленивой. Там тебя будут ублажать, и ты сможешь сделать все что угодно, никто и слова не скажет. Здесь, как ты чувствуешь сама, я строго слежу за всеми твоими поступками, я хочу вылепить из тебя нечто определенное. Я знаю, это жестоко, но я поступаю так умышленно, ибо мне надо кое-что доказать. Поэтому я и предоставляю тебе решать самой. Хорошенько подумай. Я не стану...

Я говорил очень долго. Меня понесло, и я забыл, с кем имею дело. Иногда обращался к Синте, иногда к Розе, Нурме или еще к кому-то. Но говорил. Наверное, лишь затем, чтобы высказаться. Когда я замолк, Синта была совершенно истерзана. Она тихо, испуганно плакала. И изо всех сил старалась сжаться в комочек.

Я встал и отошел от нее. Походил по комнате, точно надсмотрщик на плантации. Увидел около стола несколько свертков. Я заинтересовался — это было явно не мое.

—      Что это? — крикнул я, заподозрив что-то неладное.

Тетушка испуганно выглянула из кухни. В панике она не могла связать двух слов.

—      Что это?! — снова крикнул я, вне себя от ее нелепого вида.

—      Да вот... вот только-только сюда приходили...

—      Кто?!

—      Только сейчас... двое, муж и жена. Муж вроде как бы китаец, а жена сказала, что она...

—      Кто она?!

Тетушка не смела пикнуть. Синта встала, направилась к себе.

—      Не уходи, Синта! — приказал я. Она повиновалась. — Говори, что она сказала!

Тетушка заморгала.

—      Оставила здесь эти свертки, сказала, гостинцы для...

—      Как она себя назвала?! Тетушка совсем сомлела от страха.

—      Я, говорит, мама Синты...

Я заранее знал те слова, которые она никак не могла проговорить. Развернул свертки. Там были жестяные коробки с дорогим печеньем. Кукла, очень смешная. Несколько платьев и отрез на мужские брюки. Меня охватила ярость. Отфутболил их в кухню. Раз! Раз! Раз!

Синта перестала плакать. Тетушка глядела в страхе. Я вынул сигареты. Подождал, пока немного остыну. Потом ровным голосом отдал распоряжение тетке:

—      Выброси все это! Немедленно! Живо!

Она быстро взялась за дело. Собрала вещи. Понесла вон, неизвестно куда. Глубоко затягиваясь сигаретой, я тоже вышел на улицу.