Telehor

Как и в других вошедших в «Telehor» текстах (созданных в разное время на протяжении тех пятнадцати лет, когда Мохой-Надь работал над новой эстетикой), в письме Мохой-Надя «Дорогой Каливода», которое помещено сразу после предисловия Гидиона, речь идет об определении позиции – позиции не только собственного творчества, но и художественного авангарда в целом: здесь мы найдем ту же, что и в статьях, строгую объективность, с какой Мохой-Надь теперь противопоставляет старым искусствам новые СМИ; ту же аналитическую избыточность в перечислении их «необыкновенных возможностей»; ту же ориентированную на будущее тональность. И, подобно другим текстам, вошедшим в «Telehor», этот текст тоже отталкивается от современности.

Это письмо свидетельствует о решимости Мохой-Надя заняться осмыслением опыта авангарда – в момент, когда политическая констелляция в Европе становилась все более угрожающей. Мохой-Надь говорит здесь как живописец, который столкнулся с процессами трансформации, запущенными современными СМИ, и хочет заново набросать программу тех будущих, связанных с этими новшествами, насущных общественных изменений, о которых на протяжении двух последних десятилетий говорили европейские художники и интеллектуалы.

Даже если в письме, открывающем «Telehor», вы почувствуете налет меланхолии, то меланхолия эта просветлена ясным анализом современного положения и, главное, своеобразным парадом как достижений, так и будущих задач художественного авангарда. Мохой-Надь берется определить свою позицию в поле пересечения таких сил, как художественный потенциал и процесс технического производства, индустриализм и революционные идеи, материальная культура и реакция публики. Он таким образом дает многоплановый ответ на поставленный в самом начале вопрос, который в последних строках письма формулирует еще раз, теперь подчеркивая присутствующий в нем контраст: «почему я – помимо экспериментов со светом – продолжаю писать картины».

Об издании

«Telehor» являлся четырехъязычным изданием и содержал, помимо оригинального немецкого текста, его переводы на чешский, французский и английский: эта необычная форма публикации выражала интернационалистские амбиции и самого художника, представленного в первом выпуске журнала, и издателя. Все публикуемые работы Л. Мохой-Надя (Лондон), Зигфрида Гидиона (Цюрих) и Фр. Каливоды (Брно) были написаны на немецком языке. Корректорскую правку напечатанных немецких текстов обеспечил Вилл Шабер (Брно).

Следует, однако, отметить, что у такой формы были исторические предшественники, прообразы: «Вещь Objet Gegenstand», журнал, который издавался Эль Лисицким и Ильей Эренбургом в Берлине в 1922 году (главным образом на русском, но также на французском и немецком); и «Čekoslovenská fotografie» («Чехословацкая фотография»), которая с 1930 года выходила в Праге на чешском, немецком, английском и французском языках, с публикациями работ чехословацкого фотоавангарда. Непосредственное влияние на концепцию многоязычного журнала оказала, возможно, деятельность самого Мохой-Надя в качестве арт-директора журнала «International Textiles» («Международный текстиль»), который с конца 1933 года начал выходить в Амстердаме на четырех языках: после того как «Konfektionär» («Художник-модельер») – приложение к выходившему в Берлине с 1930 года двуязычному, на немецком и английском, журналу «Neue Dekoration. Schaufenster, Ladenfront, Beschriftung, Werbelicht» («Новое декоративное искусство. Витрины, оформление прилавков, надписи, рекламное освещение») – сделался слишком «арийским».

При всей значимости опубликованных текстов, еще важнее были представленные в журнале репродукции (включая девять цветных вклеек) более чем шестидесяти работ Мохой-Надя: много полос с кадрами из его фильмов, эскизы театральных декораций, фотографии, фотограммы и образцы фотопластики, живописные полотна и полная фотографическая разработка к его проекту «Световой реквизит для электрической сцены».