Телемак

Так проходили печальные дни ее. То прельщала она Телемака, то изыскивала способы охладить в нем привязанность к непреклонному Ментору, то научала прелестнейших из своих нимф зажечь огонь любви к сердце юного гостя – намерение, в котором божество могущественнейшее подало ей руку помощи.

Венера, сгорая местью за презрение, которое Ментор и Телемак изъявили к служению ей на Кипре, не могла видеть без сокрушения, что дерзкие смертные восторжествовали над морем и вихрями в бурю, Нептуном воздвигнутую, и принесла Юпитеру горестную жалобу. Отец богов не хотел открыть ей, что Минерва в образе Ментора спасла сына Улиссова, но, воззрев на нее с улыбкой, предал месть ей на волю.

Она сходит с Олимпа, забывает все фимиамы на своих жертвенниках в Пафосе, в Цитере, в Идалии, летит в колеснице, везомой верными ей голубями, зовет к себе сына и с новыми в лице прелестями от горести так говорит ему:

– Видишь ли ты, сын мой, этих смертных, твоей и моей власти дерзких презрителей? Кто наконец будет нам поклоняться? Иди! Пронзи стрелами бесчувственные сердца отступников. Сойди со мной на остров к Калипсо: я скажу ей свою волю.

Рекла и, рассекая воздух в златозарном облаке, быстро, как молния, явилась Калипсо, которая тогда, одинокая, на берегу тихого источника вдали от пещеры оплакивала свою долю.

– Несчастная богиня, – говорила она Калипсо, – неблагодарный Улисс презрел тебя. Сын, достойный отца по жестокости, готовит тебе такую же участь. Но любовь отмстит за тебя. Я оставлю ее под твоим кровом, она будет с твоими нимфами, как некогда Вакх был между нимфами в Наксосе. Телемак увидит в ней не бога, а безвестного смертного младенца, и прежде, чем вздумает остерегаться, испытает уже всю силу стрел ее.

Сказала – и вознеслась от земли в златозарном облаке. Небесное благоухание разлилось по всем дубравам на острове.

Любовь осталась на руках у Калипсо – и тотчас она, хотя и бессмертная, почувствовала пламя, в груди ее уже переливавшееся. Истлевая в тайном томлении, она немедленно отдала ее бывшей тогда при ней нимфе Эвхарисе. О! Сколько раз она после о том сокрушалась! Ничто не могло быть с первого взгляда невиннее, скромнее, любезнее, незлобивее, прелестнее этого младенца.

По забавному, льстивому, всегда веселому виду его чего иного должно было ожидать от него, как не удовольствия? Но тот, кто предавался его ласкам, тогда же пил яд смертоносный. Младенец злой и коварный прикрывал цветами нежности змеиное жало, и смех его был излиянием радости о горестных страданиях, им причиненных или еще уготовляемых.

Несмелой приближаться кМентору, суровый вид его вселял в него ужас, он предугадывал, что таинственный странник не подвержен уязвлению и отразит все его стрелы. Но нимфы скоро все запылали огнем лукавого младенца и только искусно таили еще в глубине сердец тлетворные раны.

Телемак, видя игру его с нимфами, обвороженный, пленился его приятностью и красотой: обнимает, берет его на руки, лелеет на коленах, – и тут же мятется, не постигая нового в себе волнения. Чем более хочет играть с ним в простоте сердца, тем более томится и тает.

– Посмотри на этих нимф, – говорил он своему другу. – Как они отличны от кипрянок, затмевающих всю красоту свою наглым бесстыдством! Эти бессмертные девы прекрасны скромностью, простотой, очаровательной невинностью, – так изъясняя свои чувства, он рдел в лице, не зная причины. Сердце его хотело излиться, слова начатые в устах замирали. Речи его были сбивчивы, отрывисты, часто без смысла.

– О Телемак! – отвечал ему Ментор. – Все опасности, которые окружали тебя на Кипре, ничто в сравнении с теми, о которых ты здесь и не мыслишь. Грубый порок вселяет ужас, бесстыдный разврат порождает негодование, но скромная красота гораздо опаснее. Любя ее, по-видимому, любишь в ней добродетель, а между тем незаметно по волшебным розам идешь в плен к пагубной страсти, тогда только обыкновенно усматриваемой, когда уже поздно тушить огонь. Избегай, любезный Телемак, здешних нимф, лицемерной скромностью желающих удобнее заманить тебя в сети, избегай опасностей своего возраста, беги от того хитрого младенца, которого ты еще не знаешь. То любовь, которую мать ее Венера привела сюда как орудие мести за презрение, оказанное тобой в Цитере ее служению. От стрел ее страждет сердце богини Калипсо, сгорает страстной к тебе любовью. Она зажгла пламя во всех ее нимфах. Ты сам пылаешь, несчастный юноша, без всякого почти о том подозрения!

Телемак неоднократно прерывал Ментора.

– Зачем не остаться нам здесь, – говорил он ему. – Улисса не стало: давно поглотила его пучина морская. Пенелопа, ожидая столь долго и тщетно его и меня, без сомнения, не могла сопротивляться дерзким преследователям. Икар, отец ее, принудил ее отдать руку другому. Для того ли мне возвратиться в Итаку, чтобы увидеть ее в новых узах, против отца моего клятвопреступницей? Итака забыла Улисса. Мы возвратимся на верную гибель. Враги наши сторожат все входы в пристань. Смерть неизбежная там ожидает нас.