Я думаю, что этот случай уникален в истории литературы. Далее, я могу обратиться к своей второй поездке в Алжир, где, несмотря на то, что моя сексуальная жизнь была достаточно полна, она не удовлетворяла меня.
Уезжая из Бискры, я был настолько переполнен идеями, что мне пришлось сойти с поезда в Эль-Кантаре, где я и написал "The Scorpion". Пять или шесть поэм были написаны мной на пути в Париж; "The Ordeal of Ida Pendragon" во время моей 24-часовой остановки в Париже, «Snowstorm» и "The Electric Silence" сразу после моего возвращения в Англию.
В целом скажу, что я всегда мог проследить связь между своим сексуальным состоянием и состоянием художественного творчества, она столь очевидна, что практически говорит об их идентичности, и в то же время столь расплывчата, что я не могу сделать насчет нее ни одного серьезного предположения.
Именно эти размышления причиняют мне боль, когда невежды упрекают меня в желании механически производить шедевры. Я могу потерпеть неудачу, однако моя неудача в тысячу раз величественней, чем их наибольшие успехи.
Поэтому я буду основывать свои замечания не столько на наблюдениях и экспериментах, проведенных самостоятельно, сколько на общепринятых классических методах создания этого возбужденного энтузиазма, который и является тем рычагом, который двигает Бог.
Древние греки говорили, что существует три метода освобождения секреции гениальности, о которой я говорил. Возможно, они думали, что их методы позволяют ей выделяться, но я не склонен без сомнений верить в это. Ибо для проявления силы необходимо ее наличие, а сила эта должна откуда-то появится.
Я считаю, что проще назвать это «подсознанием» и «секрецией», чем предполагать наличие внешнего источника. Легче расширить понимание «человека», чем изобретать «Бога». Однако, отброшу краткость и скажу: я узнал на своем опыте, что стегать уставшую лошадь бесполезно. Иногда я оставался без единой капли этого эликсира. Восстановить его не удавалось никакими средствами — ни отдыхом в постели, ни наркотиками, ни упражнениями. С другой стороны иногда, когда после тяжелого периода работы я падал от физического истощения, буквально валялся на полу и не мог пошевелить рукой или ногой, возникшая идея полностью восстанавливала мои силы, а работа над этой идеей избавляла меня от состояния усталости, хотя на первый взгляд напротив, требовала серьезных дополнительных усилий.
Точной аналогией (нигде более не наблюдаемой) является случай мании. Сумасшедший может бороться с шестью тренированными атлетами часами и не проявлять никаких признаков усталости. Затем к нему приходит внезапный упадок сил, но даже малейшее напоминание о возбудившей его идее, заставит его возобновить борьбу с новыми силами. До открытия "бессознательных мускульных действий" и их результатов, люди разумно предполагали, что такой человек "одержим дьяволом". Разница между гением и безумцем заключается не в количестве, а в качестве их работы. Гений организован, маньяк хаотичен. Часто организованность гения довольно своеобразна и может быть принята неуравновешенным и невежественным врачом за безумие.
Время показало, что Уайстлер и Гоген "придерживались правил" так же, как и их учителя, которых они, возможно, разочаровали.
Древние греки говорили, что есть три метода для получения разряда в Лейденской Банке Гениальности. Эти три метода они приписывали трем Богам.
Эти боги — Дионис, Апполон и Афродита. По-нашему: вино, женщина и песня.
Было бы большой ошибкой предположить, что греки рекомендовали посещать с этой целью бордели. С таким же успехом можно заклеймить Верховную Мессу в соборе Святого Петра на основании того, что вы видели на протестанском собрании. Беспорядок всегда является пародией на порядок, поскольку у беспорядка не существует архетипа, которому он мог бы уподобляться. Оуэн Симен может спародировать поэта, но никто не может спародировать Оуэна Симена. Критик — это набор впечатлений; за ним нет никакого эго. Все фотографии по сути своей похожи; работы всех великих художников по сути своей различны.
Hекоторые писатели предполагают, что в древних Элевсинских мистериях Верховный Жрец публично совокуплялся с Верховной Жрицей. Даже если это так, то настолько же «неприлично», насколько современного для священника «богохульно» превращать хлеб и вино в плоть и кровь Бога. Действительно, протестанты считают это богохульством, но протестант — это один из тех, кто все священные вещи называет профаническими, тех, чей полностью развращенный ум не может увидеть в сексуальном акте ничего, кроме преступления или издевательства, тех, чья мимика ограничена злобой или насмешкой. Протестантизм — это экскремент человеческой мысли, и потому в протестантских странах искусство, даже если оно есть, существует только для того, чтобы вызывать отвращение. Вернемся же от этого непривлекательного отступления к нашему разговору о методах греков.