Телепат

Клавдия Трофимовна и Ирочка смеялись над рассказом Эльвиры Степановны до слез. У них даже потекла косметика. Что касается меня, то я не смеялся. Мне было жаль бедного датчанина, который думал, что приехал в нормальную страну, зашел на нормальный завод, и который, наверное, теперь понял, как он ошибся, и почему в нашу экономику так плохо поступают иностранные инвестиции. К тому же у меня в расчетах возникла проблема чисто инженерного характера, и я с ужасом почувствовал, что без консультации Валерия Семеновича мне не обойтись. Предвкушая, какой «теплый» прием ждет меня с его стороны, я взял чертеж, вышел из отдела, и пошел в третий цех.

Мой путь лежал через девятый цех. Именно девятому цеху я оказался обязан своим перерождением. Там на меня упала кран-балка. Ну, не совсем, конечно, на меня. Случись это так, от меня точно осталась бы лепешка. Точнее будет сказать, что кран-балка упала рядом со мной. Но какой-то своей частью она задела мою голову. В результате я оказался без сознания. Помню только, что сначала сверху раздался какой-то грохот, затем я ощутил сильный удар по голове, в моих глазах заплясали звездочки, потемнело, после чего наступила мертвая тишина…

— 2 —

Когда я очнулся, первым делом у меня возник вопрос, что со мной произошло, и где я нахожусь? Голова страшно гудела, во рту пересохло, а представшая перед моими глазами белая дверь с небольшим окошечком посередине, из которого пробивался тусклый электрический свет, как-то не особо вязалась с той картиной, которая запечатлелась в моей памяти перед тем, как я потерял сознание: заводской цех и испуганные глаза рабочих, смотревших куда-то поверх меня.

Я пошевелился. Подо мной заскрипело. Я понял, что лежу на пружинной кровати. Я поднял руку и провел ею по лицу. Моя голова была обмотана бинтом. Я покрутил головой и посмотрел по сторонам. Выкрашенные синей масляной краской стены, узкие металлические кровати, неказистые тумбочки, а также своеобразный хлорный запах, присущий в основном медицинским учреждениям, не оставляли сомнений, что я нахожусь в больничной палате. Сзади меня послышалось какое-то движение.

— Что, очнулся, милый? — донесся до меня низкий женский голос с характерной хрипотцой, присущей обычно людям старшего возраста. — Ну и слава богу.

Я скосил глаза и увидел невысокую пожилую женщину лет шестидесяти, в серой шерстяной кофте и черной юбке. Частые и глубокие морщины на ее лице давали достаточно точное представление об ее возрасте — лет пятьдесят пять — шестьдесят. Она сидела на стуле возле соседней кровати и смотрела на меня.

— Пить, — попросил я, почувствовав невыносимую жажду.

— Сейчас, сейчас, касатик, — ласково сказала женщина, налила воду из стоявшего на тумбочке графина в стакан, и поднесла ко мне. Я приподнялся, взял стакан, и стал жадно пить.

— Ну, вот и хорошо, что очнулся, — улыбнулась женщина. — Будет теперь моему деду с кем поговорить.

Выпив воду, я отдал ей стакан, который она снова поставила на тумбочку, вытер губы и оглянулся. Позади меня, на соседней кровати, полулежал худощавый бородатый старик в полосатой больничной пижаме, и с интересом смотрел на меня.

— С возвращением на этот свет, — бодро воскликнул он.

— Здравствуйте, — ответил я.

То, что рассказали мне Мария Петровна и Степан Тимофеевич, — именно так звали моих новых знакомых, — заставило меня содрогнуться. Оказывается, я пролежал без сознания целых два дня, врачи поставили мне диагноз «сильное сотрясение мозга», и вывели неутешительный вердикт: жить будет, но может остаться дурачком. Последняя перспектива меня, конечно, обеспокоила, хотя в данный момент никакого помутнения рассудка я не ощущал.

— Пойду-ка, дежурного врача позову, — сказала Мария Петровна и вышла из палаты.

— Ну, как самочувствие? — поинтересовался Степан Тимофеевич.

— Нормально, — ответил я. — Только голова что-то очень гудит.

— Повезло тебе, — усмехнулся Степан Тимофеевич. — Еще бы чуть-чуть, и с Господом Богом бы общался. Есть хочешь?

После этого вопроса я ощутил, что жутко голоден. И это было неудивительно. Если я пролежал без сознания два дня, и мой желудок все это время оставался без работы, то его бурное недовольство было вполне естественным. Я утвердительно кивнул головой и спросил:

— А когда здесь обед?

— Обед уже прошел, — ответил Степан Тимофеевич. — Теперь только ужин. В семь часов он будет, через сорок минут. Хочешь, пока бутерброд с колбасой дам?

Как ни соблазнителен был для меня этот бутерброд, я отрицательно помотал головой. Неудобно как-то. Все-таки, чужие люди.

— Да чего ты стесняешься? — удивился Степан Тимофеевич. — Подумаешь, какой-то бутерброд! Держи, не стесняйся. Подкрепись.