Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

Дверь в комнату королевы была массивной, старой и без намека на электронику: самые обыкновенные старые засовы, цепь и амбарный замок становились преградой между слугой и его королевой. Преграды, которые Шут всегда преодолевал без труда. Открыв дверь, он шагнул в кромешную тьму, что таилась за ней, ловко нашарил одной рукой выключатель и щелкнул им. Вспыхнул свет, который в первую секунду ослепил как Шута, так и королеву, что уже успела проснуться. Она застонала и закрыла свои глаза руками. Шут же аккуратно прикрыл дверь, после чего подошел к кровати, как всегда поставил поднос с едой на прикроватную тумбочку, а сам сел на край голого матраса и посмотрел на госпожу. Она еще не знала, что сегодня им придется расстаться, а у Шута не поворачивался язык рассказать ей об этом, ведь королева наверняка расстроится, а, возможно, и расплачется! Шут бы этого не вынес. Он терпеть не мог королевских слез.

Королевой оказалась белокурая молодая девушка, на вид которой было не больше двадцати пяти, худенькая и с белоснежной, почти прозрачной кожей. Привыкнув к яркому свету, интенсивность которого увеличивали сотни больших и маленьких зеркал самой различной формы и в самых необыкновенных исполнениях, что висели на стенах и потолке этой комнаты, королева заметила Шута и издала что-то вроде стона. Слуга в ответ учтиво поклонился и кивнул в сторону подноса. Девушка не пошевелилась, внимательно наблюдая за каждым движением своего похитителя. Сегодня она не была прикована к кровати, это не могло не радовать, но королева прекрасно знала, что в ее нынешнем состоянии, далеко уйти ей бы все равно не удалось.

Шут вновь терпеливо указал на поднос, и снова королева стойко это проигнорировала. Она не хотела есть. Не то, что сготовил этот извращенный ублюдок! Девушка не знала, сколько прошло времени с того момента, как она впервые очнулась в этой комнате. Здесь не было ничего, кроме кровати, тумбочки и сотни зеркал. Правда иногда в комнате появлялась еще и камера. Старая и массивная. Шут обычно ставил ее на большую треногу прямо напротив кровати королевы, предварительно раздев девушку и приковав ее к постели. То, что следовало после, вспоминать королеве не хотелось, но и забыть подобное было уже невозможно.

Как только на камере нажималась кнопка записи, наигранная учтивость Шута куда-то испарялась. Все то, что он прятал и сдерживал в себе, вылезало наружу, демонстрируя в худенькой фигуре извращенного ненасытного садиста. И тогда в ход шли самые разнообразные предметы и приспособления, унизительные позы и кошмарные ощущения, которые, по словам Шута, должны были доставить королеве неописуемое наслаждение.

Должны, да не обязаны.

Результатом подобных съемок были вырванные ногти на руках и ногах девушки, гвозди, торчащие из коленных чашечек, многочисленные ссадины, синяки и глубокие раны, что появлялись на теле королевы в изобилии, и которых с каждым днем становилось все больше. Единственным живым местом на теле девушки оставалось лицо, портить которое, видимо, было не слишком эстетично. Любая другая на месте королевы уже на второй день рыдала бы в три ручья и умоляла отпустить ее. Но не Белая королева. Она знала, что все это бесполезно и отпускать ее никто не собирается. Она знала даже то, что рано или поздно ее убьют. И в какой-то степени уже смирилась с этим. Девушка три раза пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз хотела повеситься на разорванных и скрученных в толстую веревку простынях. После чего на ее кровати не осталось ничего, кроме матраса. Несколько раз она разбивала зеркала и осколками перерезала себе вены, что привело к наручникам и кандалам на ее руках и ногах. Ей четко дали понять, что умирать от собственных рук она права не имела. Ей оставалось терпеть постоянные истязания и ждать, когда же она надоест своему Шуту. Королева всячески провоцировала его поскорее избавиться от себя. Кто-то может сказать, что она ненормальная, что до самого конца надо надеяться на лучшее. Но Королева была реалисткой, королева была сильной, пусть и молодой и совсем неопытной девушкой. Как-то она даже попыталась убить Шута. Теперь она не могла ходить. Он перерезал ее сухожилия. А все тело так ломило от постоянных побоев, что и шевелиться ей уже было крайне трудно. Но протест, что даже после стольких пыток не потух в ее взгляде, не давал Шуту покоя и, безусловно, восхищал его.

Так и не дождавшись того, что королева соблаговолит позавтракать, Шут вышел из комнаты, а уже через минуту вернулся с привычной камерой, установил ее на привычном месте и привычно вернулся к кровати. Это могло значить лишь одно. Королева судорожно вздохнула и тихо заплакала. Беззвучно и сдавлено, будто даже в таком положении все еще стеснялась слез, все еще пыталась выглядеть сильной, пусть и понимала, что все это бесполезно. Возможно, дай она волю своим эмоциям, ей бы стало легче. Но она не могла. Она всегда все держала в себе. Всю свою жизнь. И именно этим в свое время и привлекла к себе внимание Шута.