Телевидение. Закадровые нескладушки

Я был, пожалуй, единственный из всех студентов МГУ, кто дарил любимой девушке зимой роскошные, только распустившиеся кавказские рододендроны, которые доставал из-под трехметрового слоя снега и льда; а летом дарил вечнозеленые эдельвейсы, которые доставал со скальных гребней Тяньшаня.

Пожелания моих осетинских друзей сбылись. Вот так иногда безумные идеи материализуются в счастливое бытие.

Червонец

Наверно, так было во все времена. И каждый студент знает эту грустную истину: на одну стипендию не проживешь. У нас на эту тему был придуман даже студенческий гимн:

Нам немало дано:
Три десятки в четыре недели.
Я проел их давно,
И душа еле держится в теле.
В звоне каждого дня
Не дает мне желудок покоя.
Денег нет у меня.
Жизнь, ты знаешь, что это такое.

Я тоже перепробовал многие виды подсобного заработка: разгрузка кирпичей и цемента на станции «Москва-Товарная», массовка на «Мосфильме», пока не пришел к выводу, что лучше всего зарабатывать деньги своим избранным ремеслом. Так было и в начале сентября 1965 года. После бурных каникул в кармане 15 копеек, а до стипендии – «дистанция огромного размера». Что делать? Кинокамеру в руки – и на Шаболовку. Там я сотрудничал сразу в двух информационных программах как автор-оператор. Была в те годы на телевидении такая профессия. Итак, сажусь у станции метро «Университет» в 14-й трамвай и вперед! Незадолго до остановки звучало объявление следующего содержания: «Граждане пассажиры! Кому на телевидение и в крематорий, выходите». Я и вышел. До проходной оставалось метров сто или двести, не больше. И наверное, от голода я, безбожник и атеист, обратился к Богу: «Господи, если ты есть на белом свете, ну пошли мне червонец, десять рублей. Я больше не прошу, всего-то червонец. Такая малость, а хватит мне до первого гонорара. Клянусь тебе, я буду очень экономен. Мне достаточно маленького червончика, чтобы дотянуть до стипендии или до гонорара. Ну чего тебе стоит, ну прояви такую малость и милость. Пожалей бедного студента…» Не доходя метров десять до проходной смотрю – лежат 10 рублей, ни больше ни меньше. Ровно столько, сколько просил. Этот загадочный случай пробил первую брешь в моем дремучем и воинствующем атеизме.

Слуга двух господ

На заре телевидения на Шаболовке выходили в эфир две информационные программы: «Московские новости» и «Теленовости». Первая помещалась в левом крыле второго корпуса, а вторая – в правом. Я, как тот умный теленок, двух маток сосал. Однажды редактор по строительной тематике «Московских новостей» Олег Мильков дал мне задание сделать репортаж о строителях первых московских микрорайонов «Москва-Черемушки». Дело было в конце квартала, в момент так называемой штурмовщины, когда план выполнялся любой ценой. И я пытался подсмотреть бытовые штрихи этой штурмовой компании. Ну, скажем, люди работали круглые сутки, и по очереди кому-то из членов бригады давали полчаса, час поспать. Сон валил людей прямо на стройплощадке, хотя это и категорически запрещалось правилами по технике безопасности. Лежит такой русский богатырь, раскинув руки и ноги, а вокруг грохот отбойных молотков, электросварка, мат-перемат, а ему хоть бы хны. Некогда было даже спуститься воды попить. Спускали вниз по веревке чайник. В него там внизу наливали воду. Чайник поднимали наверх, и по очереди прямо из носика строители утоляли жажду. Ну вот, весь репортаж состоял из таких косвенных штрихов штурмовщины, хотя и «энтузизизьма» было навалом. Показываю репортаж Милькову. Он смотрит, морщится: «Ну что это ты мне принес, сплошные сопли и вопли. И чему вас только там учат? Нет, эта мутотень не пойдет». Выхожу я, убитый, в холл, а навстречу мне Юра Ведерников, редактор «Теленовостей»: «Ты что, старик, стоишь как пришибленный?» Рассказываю ему свою грустную историю. «А ну, пойдем, посмотрим», – говорит Ведерников и тащит меня в кинопроекционную. Посмотрел. «Это то, что надо. Срочно в сегодняшний вечерний эфир!» – говорит он своему младшему редактору. Дело было в пятницу. А в понедельник в «Литературной газете» вышла статья телеобозревателей Муратова и Фере с анализом информационных программ за неделю. И мой репортаж был признан лучшим за его человечность и добрый юмор. От похвал вскружилась голова, я не удержался и пошел с этим номером газеты к Милькову, ткнул ему этот материал в нос и говорю: «Ну вот смотри, мои «сопли и вопли» признали лучшим репортажем недели». С точки зрения абстрактного гуманизма я, может быть, был и прав, а вот с житейской – это был глупый жест. На длительное время доступ к одной из маток наглому теленку был прегражден.

Вечер поэзии