Телевидение. Закадровые нескладушки

В конце 60-х годов прошлого столетия в литературно-драматической редакции Центрального телевидения стала выходить в эфир рубрика «Энциклопедия смеха». В поисках заработка я забежал и к ним. Заведующая сценарным отделом Елена Владимировна Гальперина, как потом оказалось, чтобы отвязаться от назойливого автора, подкинула мне «Театральный разъезд» Николая Васильевича Гоголя. Я был третьим или четвертым претендентом на руку и сердце этой пьесы. Все мои предшественники сломали на ней зубы и вышли из игры. Но я был молод, азартен, честолюбив до наглости и голоден. Этакий молодой, одинокий, голодный и агрессивный волк. Вырвал добычу и – в берлогу. Но не тут-то было. Не по зубам оказалась добыча. Как я над ней ни бился, ничего не получалось. Гоголь смеялся надо мной. Друзья меня утешали тем, что я по молодости и глупости взялся за невыполнимую задачу. «Не случайно за полтора столетия существования этой пьесы она ни разу не была поставлена на подмостках театра. Потому что это – мировоззренческая, теоретическая работа, просто написана в драматургической форме, вот и все». А я все упорствовал. Месяц прошел, второй – ничего не получается. Театральный разъезд стал мне сниться в кошмарных снах, и я уже стал подумывать о том, чтобы признать свое поражение. Все, я дошел до ручки. И тут в очередном ночном кошмаре мне явился сам автор пьесы. «Ну что, кол-ле-га? – саркастически улыбнулся Гоголь. – Кишка тонка? Это тебе не «Гром победы раздавайся». Ты хоть внимательно читал мою пьесу?» – «Чего?! – взревел я, брызгая слюной. – Да я ее наизусть уже выучил, от корки до корки!» – «Так уж и наизусть, – усмехнулся Гоголь. – А что там написано после названия?» Я ему стал шпарить целые куски с самого начала. «Э нет, – прервал он меня. – Я же говорил: невнимательно читаете вы мою пьесу. А там написано «Театральный разъезд…». А внизу помельче: «…после представления новой комедии». Понимаешь? Кто судит автора? Автора судят его герои. Вот в чем весь юмор». Я проснулся. Было три часа ночи. Сел за стол, раскрыл пьесу и отчетливо и явственно увидел и Хлестакова, и Городничего, и даже Чичикова с Ноздревым. И все стало на свои места. Я придвинул к себе поближе свой чугунный «Ундервуд», который я купил за 50 рублей по случаю в общежитии, и к 13 часам сценарий был готов. А в 15.00 я уже с торжествующим видом победителя входил в кабинет Елены Владимировны Гальпериной.

На худсовете он прошел на «ура». Я был горд и счастлив. Рано радовался. Сценарий попал в руки режиссеру Федору Надеждину. И с точки зрения постановочной он его раскритиковал в пух и прах и категорически отказался с ним работать. Дело в том, что Федя Надеждин был режиссером старой натуралистической школы. А я в драматургии спектакля использовал только-только появившееся новшество – рирпроекцию. Впоследствии ее заменил хромокей, а затем хромокей заменила виртуальная студия. Так вот, рирпроекция была первой ласточкой этой системы. И, как всякая первая ласточка, она была безумно сложна и неповоротлива. Режиссеры старой школы относились к этой системе с большой опаской. И на моих глазах плоды моих титанических месячных трудов стали таять, а вместе с ними стал таять мой гонорар в 300 рублей, бешеные деньги по тем временам, десять моих стипендий. Вот это уже была катастрофа. И тут в полном отчаянии я бросился к главному режиссеру Литдрамы Льву Яковлевичу Елагину. Он уже тогда был пожилым человеком. Ходячая легенда. Ученик Станиславского. Он еще работал в последней драматической студии прославленного мэтра. Елагин выслушал меня, развел руками: «А что я могу сделать, голубчик, если режиссеры отказываются?» И тогда, от полного отчаянья, у меня вырвалось: «Ну, если они отказываются, позвольте мне поставить этот спектакль». Сказал и сам испугался. Какой-то детский лепет. Студент факультета журналистики. О режиссуре – самые общие понятия из семинаров Колосова, Марины Голдовской. Ну из книг Эфроса «Репетиция – любовь моя», Товстоногова, Эйзенштейна, Пудовкина. Но Лев Яковлевич подумал и сказал: «Вы понимаете, Вилен, вы ведь не тарифицированный режиссер, и больше пятидесяти рублей мы вам заплатить не сможем». – «Я согласен и на пятьдесят!» – завопил я. «Хорошо, – ответил Елагин, – флаг вам в руки. Со своей стороны, в меру своих возможностей, конечно, я вам помогу чем смогу». Он ведь был играющим тренером и очень занят своей постановочной работой. А я был на седьмом небе. Дело ведь шло не о пятидесяти рублях, а о трехстах плюс пятьдесят.

И тут же Лев Яковлевич оказал мне первую скорую помощь: «Мой вам совет – берите актеров из одного театра. Ну, скажем, из Театра сатиры. Там есть один молодой талантливый режиссер – Марк Захаров. Он вам поможет. Он всех актеров знает как облупленных. Скажите, что вы от меня.