Телевидение. Закадровые нескладушки

ерны от пота злые чепраки.И черепа чернеют чернью вечной,И в ковыли ложатся пылью млечной
Из-под копыт литые черепки.

Держу в руках один из черепков

Тех смутных лет, той старины глубокой —
И смотрит на меня нетленным оком
Судьба моя из глубины веков.

Быть может, здесь, средь волжских ковылей,

Я прикасался к влажному сосуду
И пил напиток яростный и мудрый
Из рук любимой женщины моей.

Любимая, мой лебеденок белый,
Парит, едва касаясь ковылей.
И стелются покорно перед ней
Сухая степь и влажный волжский берег.

Покой и мир хранит небесный зонт.

Лишь где-то там, за запредельным мысом,
Прошла орда какого-то Чингиса,
Покрыв вуалью пыльной горизонт.

Но это там, за дальнею чертой.

А здесь, в голубизне, весь лучезарен, тонок,
Парит над степью нежный лебеденок
Моею воплощенною мечтой.

Но вдруг у ног любимой, в ковыле

Зажглись два сгустка ярости и злобы.
И я рванулся в роковой чернобыль
Судьбе навстречу и навстречу мгле.

Застыл, смертельной лентою обвит,

Рука не дрогнула. Я вырвал злое жало —
И вздрогнула змея. И почва задрожала.
Дрожала Степь от грохота копыт…

Упругие тугие ковыли,
В безмолвии вселенского простора,
Торжественно, неторопливо спорят
О вечных тайнах матери Земли.

И в мареве полуденных лучей,

В извечной дреме что вам нынче снится?
Крутой аллюр взбешенной кобылицы,
Каскад подков и терпкий звон мечей.

Живые смерчи в крови и в пыли

Сошлись лавиной ярости и мрака,
Разбрызгивая капли алых маков
В былинные степные ковыли.

Ну а пока, в узде и под седлом,

В попоне из оврагов и курганов,
Спит чутким сном коварного вулкана
Живая Степь в безмолвии седом.

Фильм так и не случился, а стихи остались как последний светлый проблеск моего уходящего столетия.

Неравновесие души

С момента булгарского синдрома прошло почти десять лет, а это состояние какого-то душевного взлета, прорыва в другие миры так и не повторилось. Да их всего было два-три за всю жизнь. Одно из первых, запомнившихся, случилось в старинном немецком городишке Грайсфальд. Тамошний университет, один из древнейших в Европе, отмечал какой-то свой юбилей. А так как мы были в командировке в Берлине, решили смотаться туда и снять это колоритное студенческое действо. Приехали туда поездом ранним утром, и нас никто не встретил. «Вот вам хваленая немецкая пунктуальность», – ворчали члены группы. Можно было, конечно, позвонить, но слишком рано. Сидеть на чемоданах не хотелось. И тут что-то сдвинулось в моем сознании. Я стал все узнавать. Я говорю: «Вот сейчас мы пойдем по этой улице, повернем направо, пройдем сквер и выйдем на Ратушную площадь». И повел нашу маленькую группу… У меня было такое впечатление, как будто я вернулся в родной город после очень долгого отсутствия.

А в Грайсфальде действительно ничего не изменилось за многие сотни лет. Нам встречались дома 1242 года. Мы гуляли по городу, наслаждались тишиной и покоем древних улиц и в конце концов пришли в университет. Сами. Мои спутники расхваливали меня на все лады: «Вот что значит ответственный человек. Подготовился заранее к визиту, изучил город во всех подробностях». И категорически не верили, что еще за день до полученной информации я даже не знал о существовании этого города. К счастью, на этот раз обошлось без стихов. А вот в Елабуге, городе Шишкина и кавалер-девицы, не обошлось.