Television Romance

Ему нужно было, чтобы остальные начали говорить; тогда Кёнсун смог бы немного расслабиться и начать обсуждение настоящей проблемы.

– Препод сегодня забрала у Минджуна его скетчбук и выбросила прямо во время урока, – сказал ровным голосом Соно. Кёнсун с приоткрытым ртом уставился на него, и тот не оторвал даже взгляда от ежедневника, прячась за копной взъерошенных мятно-зелёных волос.

Минджун откусил ещё огурца, продолжая лениво его пережёвывать.

– Что за фигня? – воскликнул Йесон.

– Он нарисовал миссис Лори с бесовскими рогами. Прямо во время того, как она рассказывала о распятии Христа, уже в сто двадцать седьмой раз за эти два года.

Кёнсун прижал ладонь ко рту. Миссис Лори была такой набожной, что азиатов – хотя она и не говорила напрямую – считала неверными, и все они в её глазах поклонялись Будде и были наркоманами, хотя, вообще-то, Буддизм зародился в северо-восточной Индии, и там не совсем было про дурь. Уровню её некомпетентности мог бы позавидовать только Кёнсун на уроках точных наук.

– Отвратительно, – прошептал Йесон. – Отвратительно круто.

Минджун взглянул на него и улыбнулся; красноволосый заговорчески улыбнулся в ответ.

– Ладно, парни. У нас проблемы, – вклинился Кёнсун со всей своей серьёзностью.

– Это точно, – закивал Йесон.

– Вы даже себе не представляете, – продолжил брюнет, и все посмотрели на него сосредоточенно, даже Соно с неохотой кинул книжку на пол под табуретку, – в каком мы с вами дерьме.

Кёнсун выждал паузу, потому что слова стало произносить чертовски трудно, как будто для каждого нового нужно было напрячь все мышцы в теле. Остальные молчали, не торопя его.

– Короче. Все же видели новенького? – они кивнули. – Мистер Д. хочет, нет, он заставляет нас взять его в группу.

– Чего? – взбушевался Минджун. – Какого хрена?

– Он сказал, что этот парень занимался вокалом в предыдущей школе или что-то типа того. Что он был так хорош, что Мистер Д. согласился предоставить ему место в этой школе в музыкальном ансамбле.

– Но мы не какой-то дурацкий ансамбль, – взвыл Йесон. – Мы инди-группа. Мы независимые.

– Я знаю, – продолжил Кёнсун. – Конечно, я отказался, за кого вы меня принимаете? Но в качестве альтернативы он предложил отчислить нас из школы или как минимум отстранить нас от участия в фестивале. Или вообще сдать копам. Вот у вас есть по полтысячи? – все замолчали, хлопая глазами, и Кёнсун устало выдохнул. – Вот именно.

– Но у тебя же есть какой-то план? – спросил Минджун.

Кёнсун поджал губы. Ему нужны были бы годы, чтобы придумать хоть что-то, потому что за последний час он придумал ровным счётом ничего.

– Думаю, нам нужно пойти на эти условия, – начал размышлять Йесон. – Сделать так, чтобы этот Ханыль сам отказался. Не знаю, как, думаю, это будет просто. Он долго с нами не протянет. Главное, чтобы он выступил на осеннем фестивале, а дальше – пусть катится.

– А может, он сам накосячит? – сказал Минджун.

Чхве покачал головой:

– Такие, как он, не умеют косячить.

Кёнсун не ненавидел Ханыля. Никто здесь не ненавидел Ханыля. Его никто толком даже не знал. Просто он был не их человеком. Это не была его вина. Он принадлежал миру футбола и команд поддержки, миру вечеринок и популярных девчонок, он принадлежал миру правильному, миру с картинки, со всеми его наградами и почестями, миру обычных школьников и их хлопот, миру социума, в котором они не играли особой роли и вообще – зачастую воспринимались как придурки, потому что, в отличии от большинства, у них была своя мечта, одна, поделённая на четверых. У них была своя эстетика, пропитанная романтикой ретро и пыльных пластинок, с мозолями на пальцах от струн, хриплым под вечер после репетиций голосом и потными футболками; с крашенными в яркие цвета волосами и осыпавшимися смоки, с усыпанными серебром ушами и другим пирсингом, с одеждой не по размеру и кожаными ботинками.

И в общем, они решили, что на следующий день Кёнсун должен был подойти к Ханылю, и потом привести его к остальным, чтобы познакомиться, возможно, в школьной репетиционной, потому что встреча и разговор должны были пройти в спокойной обстановке, без гула вокруг и без лишних ушей, без его кричащей взлетевшей популярности. Кстати, она тоже входила в число тех факторов, из-за которых их группа могла пострадать. Они исполняли музыку не ради популярности, но для тех, кому группа нравилась, так что такой парень, как Ханыль, мог бы – и он бы это сделал – привлечь к ним лишнее внимание.