Television Romance

– Обсудим на месте. Нам правда есть, что обсудить.

Кёнсун сказал это ровным голосом, но Йесон нахмурился, всматриваясь в его пустое, не выражающее ничего лицо – Чхве, пока пытался успокоиться, растратил силы на всё, даже на мимику. Пожав плечами, Кёнсун отвернулся, всматриваясь в двери центрального входа, то и дело открывающиеся и закрывающиеся от снующих туда-сюда подростков. Минджун и Соно будто планировали дождаться выхода всех учеников из здания и только потом появиться. Они вышли минут через десять, и Кёнсун видел, каким раздражённым выглядел шатен, гневно снимая по дороге с плеча сумку и, пройдя мимо Кёнсуна, зашвыривая её внутрь салона.

– Что случилось? – прошептал Чхве, и Соно безучастно пожал плечами, молча усаживаясь на заднее сиденье справа, за водительским креслом. Минджун всегда сидел позади Кёнсуна.

Они ехали до гаража Минджуна молча; Йесон беспокойно вёл машину, то и дело оглядывая салон, тонущий в духоте и угнетающей энергетике; Кёнсун кусал губы и смотрел в окно, на проплывающие мимо улицы городка, особо не всматриваясь ни в здания, ни в людей, сливающихся в сплошной цветной поток; Минджун, скрестив руки на груди, дёргал нервно коленкой и задевал его сиденье, но Кёнсун молчал, потому что он всегда так делал, когда был зол; Соно жевал жвачку и время от времени надувал и лопал из неё пузыри, расписывая что-то в своём ежедневнике. В машине было грузно и тихо. Никто не хотел включать магнитолу.

Когда они подъехали к дому, Минджун выпрыгнул на тротуар и молча двинулся к входной двери, а остальные, припарковавшись на платформу у въезда в гараж, подняли электрические ворота. Кёнсун сразу же плюхнулся в своё бархатное кресло, залезая на него прямо в ботинках, и откинул голову назад, вздыхая. Внутри была прохлада, приятно пахло древесиной, а свет не был таким ярким, так что спокойнее этого места для него не существовало во всём мире. Кёнсун любил этот гараж так сильно, что, порой, задерживался дольше всех – даже Минджун уже мог уйти спать – и сидел на этом самом кресле, таком потасканном, но мягком и уютном, и писал стихи, играл на гитаре, заучивал каверы. Иногда – просто думал.

Это было замечательное место. Гараж не уступал ни школьной репетиционной, ни любой другой студии, которые сдавались в аренду в городе за неоправданно большие деньги. У них была импровизированная сцена – постеленный на бетонный пол чёрный линолеум, ровно обрезанный отцом Минджуна, чтобы выглядело более профессионально. У них были стойки с микрофонами на шнурах, пускай не самой новой модели, но с довольно качественным звуком. Чуть поодаль от входа, почти посередине помещения стояла барабанная установка Соно, и на ней красовалась их эмблема «Т/R», с нарисованным телевизором и расколотым сердцем на фоне, и всё это было дело рук самого Соно и одного из его многочисленных чёрных баллончиков с краской. У них была акустическая гитара – все на ней умели играть, потому что это было довольно просто – и электронные бас и соло, которые парни купили на заработанные за лето деньги пару лет назад. Минджун разрисовал свою в кислотных оттенках, и на её корпусе тоже красовалась небольшая эмблема их группы. У них ещё был синтезатор, который Кёнсун купил на одной из гаражных распродаж, потому что, он подумал, им нужны клавишные, и Минджун его со временем тоже освоил. У них было и оборудование, не самого высшего сорта, но оно было, и Кёнсун любил и бережно относился к каждому усилителю, стабилизатору и даже к набору из сотен разных медиаторов в круглой стеклянной вазе, стоящей на одном из нескольких стеллажей вместе с тетрадками, дисками и пластинками. На стенах гаража висели плакаты с лозунгами по типу «свобода в огне» или «лучше умереть, чем жить без страсти», и несколько фотографий с группами, чьё творчество нравилось хотя бы половине их коллектива. Там были и The 1975, и Panic! At the Disco, и Pale Waves, и Paramore, и ещё много других, потому что их много кто вдохновлял.

Соно сразу уселся на табурет за барабанами, но палочки не взял, всё ещё увлечённый записями; Йесон достал из небольшого холодильника, который привёз из своего дома, когда родители купили новый и навороченный, две банки газировки и кинул одну Кёнсуну, усаживаясь в кресло-мешок чуть поодаль справа от него. Кёнсун открыл напиток и сделал жадный глоток, обнаружив, что его мучает ужасная жажда. Минджун вышел из двери, ведущей прямиком в дом и находящейся в глубине гаража, с тарелкой сэндвичей и поставил её на низкий столик около Кёнсунова кресла, сам же сел на пол между ним и Йесоном; на его голове теперь была повязана чёрно-белая бандана, видимо, чтобы было не так жарко от волос. Он с громким хрустом откусил огурец, который держал в своей руке, и этот звук был единственным в дурацкой неестественной для этих стен тишине.

– Так что произошло? – спросил Кёнсун, не в силах больше слушать чавканье шатена.