Television Romance

По расписанию у них в тот день было по четыре урока, так что они договорились собраться после и поехать в гараж для того, чтобы продолжить выбор песен для выступления на осеннем фестивале, участие в котором принимали уже третий год подряд. Им нельзя было облажаться, потому что они должны были показать, как выросли за год, чему научились и чего теперь стоили. Выбор песен всегда был сложным делом, ведь каждый хотел предложить свою, и в конце концов у них было песен двадцать, всегда таких отличных, что от попыток выбрать необходимое ограниченное количество голова шла кругом. И они не думали о том, насколько сложно будет их исполнять; они думали о том, как хорошо они смогут передать их дух слушателям и как они смогут с их помощью расслабиться и подчиниться музыке, свободе.

Кёнсун шёл на последний урок в наушниках, желая послушать ещё одну песню, которую скинул Минджун с подписью «огосподибожеэтопростонечто», а у неё в названии было написано «Песня года 78»; когда Кёнсун включил её, в ушах зазвучал до боли знакомый мотив одной из самых популярных на то время песен в интернете, которая на самом деле называлась «September», и исполняла её группа Earth, Wind amp; Fire. Кёнсун подумал, что Минджун издевается, но песню выключать не стал – она ему правда нравилась. Он отправил в чат стикер с закатыванием глаз.

Последней у него была мировая история. Кёнсун любил историю вне зависимости, была ли она американской или, например, китайской. Ему было интересно изучать пути от становления до крушения великих держав, было интересно, как они справлялись с теми или иными трудностями. Интересно и то, как развивалась в разных государствах своя, обособленная культура. Кёнсун считал «Роман из телевизора» одним из небольших государств. Ему нужно было знать, как построить свою политику так, чтобы потом не было никаких экономических кризисов, забастовок, свержения власти. Не то, чтобы Кёнсун был самоуверенным в плохом смысле лидером, но он бы очень не хотел, чтобы с ним поступили как с Николаем Вторым, например.

Но через пятнадцать минут после начала урока по всей школе вдруг раздался строгий женский голос секретаря через систему оповещений. Он дважды сделал объявление о том, что Кёнсун Чхве – то есть, этот самый Кёнсун – должен явиться в ближайшее время в кабинет директора. Он сидел в ступоре ещё полминуты, пока на него глазели одноклассники и в кабинете наступила тишина. Преподаватель заставил его очнуться и покинуть класс, и он ещё с минуту стоял камнем у дверей, не в состоянии заставить себя сдвинуться. Если его ожидал такой же кошмар, какой был утром, думал Кёнсун, он не пережил бы это. С него было достаточно стресса.

Если Мистер Д. звал его к себе, это означало лишь одно – он придумал, как наказать их. Возможно, думал Кёнсун по дороге в корпус, где находился его кабинет, он придумал что-то отвратительное, по типу отработок после уроков в течение всего последующего года обучения, а, может, он просто не стал париться и решил сдать их полиции. Он так же мог решить отстранить их от уроков или того хуже – отчислить, не найдя в них никакой социальной необходимости. У Кёнсуна сердце билось так быстро, что голова кружилась. В сумке трещал телефон от десятков тревожных сообщений в общем чате.

В кабинете Мистер Д. усадил его на теперь уже единственный стул напротив его стола и некоторое время молчал, перебирая бумаги. Затем, сняв очки и потерев взмокшую переносицу, он посмотрел на парня, и Кёнсун криво улыбнулся, не зная, что должен сказать. Директор не улыбался, но теперь выглядел скорее уставшим, чем взбешённым, как это было с утра.

– Кёнсун, как ты понимаешь, я немного обдумал ваше наказание, – его голос звучал негромко и мягко, не пугающе. – Я правда уже хотел просто сделать всё, как должен был с самого начала. Но вы, ребята, мне как дети, и я не могу с этим ничего сделать.

Он встал из-за стола, обошёл его и присел на столешницу перед Кёнсуном.

– Когда я был в вашем возрасте, у меня тоже была группа. Днём мы были участниками школьного оркестра, а вечером собирались с моими друзьями из одиннадцатого класса и…

…и бла, бла, бла. Он рассказал, как они репетировали в подвалах, как тяжело им далось первое выступление, как они пошли на преступление – взломали музыкальный магазин – чтобы спереть струны для их гитариста ночью перед самым выступлением, потому что какие-то отморозки порезали его старые. Короче, Кёнсун не понимал, к чему он ведёт, но было очевидно одно: это было что-то такое, что могло бы задеть именно «Роман из телевизора», потому что иначе он бы не стал делиться своими воспоминаниями, а просто вызвал родителей в школу.

– Мистер Д., – пробормотал Кёнсун, когда директор в очередной раз, воодушевлённый воспоминаниями, уставился куда-то в стену позади него, едва заметно улыбаясь. – Скажите, пожалуйста, зачем я здесь. Мне правда очень интересно, но, чем я дольше здесь, тем больше нервничаю.