Television Romance

Кёнсун поспешно убрал руку и прочистил горло; пару секунд взгляд Ханыля всё ещё был прикован к нему, Кёнсун чувствовал это, но сам на него больше не смотрел, борясь с подскочившим в одно мгновение уровнем адреналина в крови. Минджун подошёл ближе и с характерным лязгом с силой поставил на столик тарелку с сэндвичами с курицей. Он мог бы своим напором прожечь дыру в полу или в лице Ханыля одним своим взглядом, но этого не происходило, так что он просто пошёл к своей гитаре и перекинул её широкий узорчатый ремень через плечо, подключая тут же усилитель.

Минджун играл на басу, и бас был создан для Минджуна, а Минджун был создан для баса, и сочетание их на выступлениях заводило толпу сильнее, чем вся их группа в целом, будь они без Минджуна и его баса. Минджун всегда перевоплощался, становился самым настоящим профессионалом на публике, его движения всегда были страстными и оттого – потрясающими, и игра на гитаре была такой, что Кёнсун бы с удовольствием рассказывал об этом своим детям и внукам, называя Минджуна олицетворением духа бас-гитаристов.

Шатен взял из стеклянной вазы медиатор и засунул его в зубы, сосредоточенно проверяя строй гитары, и, лишь его пальцы коснулись струн, вдоль позвоночника Чхве пробежалась стайка мурашек. Кёнсун сглотнул нервно. Тот из-под опущенных ресниц взглянул на них и провёл пальцами по струнам, и обдающий жаром звук разлетелся по помещению. Ханыль сложил руки на груди и отошёл немного в сторону.

– Хочешь посмотреть на нас в действии? – сказал Кёнсун, воодушевлённый энергетикой Минджуна. – Что ж, попридержи тогда свои штаны.

Йесон вскочил с кресла и, подхватив со стойки свой голубой «телекастер»[3], тоже взял медиатор из вазы. Обычно Кёнсун играл на ритме, потому что во время пения ему нужно было сосредотачиваться на ровности голоса, а с недавних пор взялся и за клавиши, но в тот раз от всё ещё удушающего его волнения Кёнсун боялся, что будут трястись пальцы. Так что он взял свою старенькую «Женевьеву» (это было её имя, и она, в отличие от Йесоновой гитары, была модели «статокастер» – самой типичной для электронных гитар, потому что на другую у него пока не набралось денег, ведь Кёнсун копил на грёбаный «гибсон лес пол»[4]), воткнул её провод и микрофоны – у всех были микрофоны – в усилитель и встал у своей высокой стойки, оглядываясь на остальных. Соно расправил плечи и взялся за белые длинные палочки; его угрюмое бледное лицо с бордовым оттенком тинта на узких губах встретилось с его взглядом, и он кивнул, показывая, что готов. Йесон убрал чёлку с лица пятернёй и нахмурил брови, цепляясь длинными пальцами за тонкий гитарный гриф.

Кёнсун выдохнул и повернулся лицом к Ханылю, который, лишь палочки Соно ударили по натянутому пластику большого барабана и тарелке хай-хета, задавая ритм песни, немного дёрнулся, убирая руки с груди, и его запястья просто повисли в воздухе на уровне боковых швов, а заворожённое лицо приоткрыло рот. Кёнсун подумал, что, возможно, он ни разу не видел живого выступления музыкальных групп.

Чхве подхватил ритм, и по помещению поплыла музыка с ровным базовым тактом игры барабанов и вскоре – красивыми переплетениями нот соло-гитары; Минджун аккуратно добавил свою партию, скользя по грифу пальцами и прикрыв глаза. Кёнсун дождался окончания вступления, будто оно длилось несколько часов, отпустил гитару из рук и взялся за микрофон, прижимаясь к нему губами, и с его уст слетели первые строчки песни «Kiss» прекрасных Pale Waves, потому что её они усердно репетировали ещё в августе, но она бы не подошла для фестиваля, потому что второй голос им казался там лишним, так что у них пока что не было возможности выгулять её. А ещё ему нравилась партия соло-гитары в ней с нотками тёплого ретро, так что она была идеальной. Идеальнее была бы только сама «Television Romance», но для её исполнения им нужны были бы клавиши.

– Я знаю, что хочу тебя этим вечером, – на этой строчке Кёнсун поднял полуприкрытые глаза на Ханыля, и тот сглотнул, но Кёнсун этого за громкой музыкой не слышал. – Почему большинство ночей ты хочешь проводить в моей голове? – и его пальцы вцепились в гитару, лад за ладом заскользили по струнам во время аккордов, а кусок пластика в правой руке завибрировал от боя. – Ты – зыбкая мечта, твоя любовь чиста, – Кёнсун улыбнулся и взмахнул волосами, потому что тело отдавалось музыке всё больше, и сердцебиение ловило такт и сливалось с ним. Хотелось двигаться, скакать; песня была такой замечательной для того, чтобы погружаться в неё полностью. Так что Кёнсун подчинился.