Теллурия

– Сво-бо-дный? – Муж Марса за грудки трясти.

– А ты – нет! – Марс мужа пих в грудь.

– Мужчины!! – Анфиса их за руки.

– Шланбой! – Муж Марса в зубы.

– Партей! – Марс мужа в ухо.

– Мужчины-ы-ы-ы!!!

Марс через простыни – к двери.

– Стоять! Стоять! – Муж – руками за Марсом, да жена поперек обхватила.

Марс с замком возится, сплюнул кровь на простынь.

– Приду я еще к вам, гады, попросите токмо…

– А ну, стоять!!

– Сашок! Сашо-о-ок!!

– Не дождетесь! – Марс дверью так хлопнул, что умница в кружке пискнула тревожно-красным: “Возможность землетрясения”.

– Зарекалась свинья жрать говно!! – Муж в простынь рявкнул, с женой борясь.

XXXVII

Татьяна вышла из электрички на станции Соколовская. Часы на платформе показывали одиннадцать пополудни. Татьяна глянула на свои часики – 12:12.

“К чему бы это…” – подумалось ей.

Она заметила, что последнее время, взглядывая на часы, часто видит две одинаковые цифры.

“Симметрия… цифры все пригожие, на меня похожие…”

– А луна канула, – произнесла она, с удовольствием вдыхая весенний воздух.

На платформе было пустовато, две-три человеческие фигуры. Мокрый ветер пошевелил светлые волосы Татьяны, качнул пока еще голые прутья на обезглавленных тополях. Весна запаздывала; несмотря на конец апреля, еще лежал кое-где темный снег.

Татьяна спустилась с платформы по грязным ступеням. На привокзальной площади возвышался памятник Столыпину и шла вялая торговля семечками, кислой капустой, пряниками, дешевыми говорухами, живородящими валенками, мягкими батарейками и свечами. Площадь была сплошь покрыта шелухой от семечек.

– Дочка, подай на пропитание Христа ради, – протянула к Татьяне варежку согнувшаяся старушка.

Сунув ей пятачок, Татьяна быстро прошла мимо, пересекла площадь и бодро зашагала по улице Ленина в своих высоких, голубой кожи сапогах. На ней был короткий черный плащик, на плече висела сумочка в цвет сапог и такие же перчатки. Оправа узких очков Татьяны тоже была голубой.

Редкие прохожие были в основном пожилого возраста, четверо фабричных парней топтались с папиросками в зубах возле рюмочной.

Миновав продуктовый и скобяной магазины, Татьяна улыбнулась лохматой бездомной собаке, обошла два вросших в землю бетонных блока непонятного назначения и свернула на улицу Миклухо-Маклая.

“Похоже, недалеко…” – осмотрелась она, увидев впереди, в самом конце улицы, водонапорную башню.

– Совсем близко, – произнесла она вслух и, случайно оглянувшись, заметила, что за ней идут двое фабричных, которых она только что видела у рюмочной.

И идут быстро. Слишком быстро.

“Ну вот, здравствуйте…” – неприятно удивилась она, ускоряя шаг.

Под ее каблучками захрустела наледь неровной улицы. Впереди никого не было. Только башня торчала среди крыш и голых деревьев, перекликались галки да полаивала собака где-то за забором.

Распрямив плечи, Татьяна размашисто и скоро шла по улице.

“Что это я? Идут парни, что ж с того? – успокоила она себя. – Спешат по своим делам. Сейчас день, кругом светло”.

Она глянула в небо. В прорехах облаков виднелась полинявшая синева.

“Где воздух синь, как узелок с бельем у выписавшегося из больницы…” – вспомнила она.

Сзади один из парней кашлянул.

“Где вечер пуст, как прерванный рассказ… вечер пуст… а сейчас день”.

Татьяна поравнялась с глухим забором. За забором залаяла собака. И сразу же залаяли две – напротив и рядом.

“Дай, Джим, на счастье лапу мне… такую плаху, такую лапу не видал я сроду…”

В кармане парня звякнули ключи. Щелкнула зажигалка. Четыре галки сидели на липе и перекликались с вороной, усевшейся на макушку елки.

“Вечерние поля в росе… нет, в снегу… над ними вороны…”

Один из парней сплюнул и кашлянул.

“Благословляю вас на все, на все четыре стороны…”

Парни ускоряли шаги. Ворона снялась, полетела. Галки с карканьем полетели за ней.

“А над ним воронье… ужас стужи уж и в них заронен…”

Татьяна побежала.

Парни бросились за ней. Придерживая слетающую с плеча сумочку, она бежала по улице Миклухо-Маклая. И услышала, как один из парней, поскользнувшись, упал, заматерился. Другой стал помогать ему подняться.

– На все четыре, все четыре… – забормотала Татьяна, отчаянно стараясь не поскользнуться.

До башни шла прямая дорога. Но было далековато. И дорога была скользкой, ухабистой, гадкой, мерзкой, подлой…

“Не успею!”

Направо показался проход, что-то вроде переулка. Татьяна кинулась туда, заметив краем глаза, что парни снова побежали за ней. На том, который падал, моталось, как черные крылья короткое, распахнутое пальто.

– Воронье… – шепнула Татьяна.

Она побежала по переулку, собака, захлебываясь лаем, бежала рядом за штакетником. А переулок оказался тупикомммМММ! У Татьяны все сжалось внутри. Но слева уаааааааахнулся спасительный проход. Она прыгнула туда, провалилась в грязный сугроб, стоная, размахивая руками, вырвалась из мокрого снега, побежала по узкой дорожке, свернула вправо, загрохотала по каким-то ржавым жестяным листам и увидела впереди старый сарай с разбитой дверью, а сквозь нее – другую дверь, распахнутую, ведущую на соседнюю улицу с новеньким столбом. Этот столб вселил надежду. Через сарай был путь на улицу.