Теллурия

Фома. Внутри вашей экзистенции — да. Но, драгоценнейший, помимо вашей психосомы существует еще культурный контекст. Традиция, наследие, образ поэта. Поверьте, поэт, пишущий «весенних сумерек таинственная завязь» и питающийся тухлым человеческим потрохом, вызовет у двуногих читателей горькие чувства. Не думаю, что Пушкин приветствовал бы такого поэта.

Роман. Зато Бодлер приветствовал бы охотно.

Фома. Послушайте, нас создавали как животных под влиянием. С волками у Генинжа ничего не вышло, а вот собаки оказались вполне антропогенным материалом. К сожалению.

Роман. К счастью.

Фома. А коли мы антропогенны, или, как говорил ваш друг с ослиной головой, антрополояльны, да и создавали нас для высоких целей, так давайте им соответствовать, черт возьми!

Роман. В отличие от вас я вполне доволен своей природой. И не собираюсь ничего улучшать в себе. Моя мечта связана не с моей природой, а с человеческой.

Фома. Я в курсе, друг мой. Но, поверьте, мы с вами как полноправные жертвы антропотехники…

Роман (перебивает). Ваша чертова вода закипела.

Фома. Ах да… (Достает из рюкзака голову мужчины в каске, снимает каску, бросает голову в котелок.) Вот таким манером… Варись же, голова смелого тартарского воина, защищавшего свою родину от ваххабитских варваров.

Роман (смотрит в котелок). И это все?

Фома. Вам мало?

Роман. Мало!

Фома достает из рюкзака человеческую кисть, бросает в котелок.

Роман. А вторую?

Фома. Одной длани вполне достаточно, друг мой. У нас впереди долгий переход, а все поля битв остались позади. Впереди токмо курганы, как сказал бы младший Гумилев. Война дышит нам в затылок. Так что надобно экономить белок человеческий, дабы двигаться дальше. (Вертит в руках шлем, находит в нем дырку от пули, всовывает в дырку коготь.) Voilà, mon cher! Пуля нашла героя. (Вертит шлем на своем когте.) Как это… я дом свой, говорит, покинул, ушел воевать, чтоб землю свою…

Роман. Салафитам отдать. Не цитируйте посредственных советских поэтов.

Фома. Это советские стихи? Не знал.

Роман. И не надо.

Фома (поправляя костер под котелком). Я был уверен, что это гимн какого-нибудь барабинского партизанского отряда имени Жанны д’Арк, в расположение которого мне бы очень не хотелось попадать.

Роман (нетерпеливо заглядывая в котелок). И сколько вы намерены это варить?

Фома. Недолго, друг мой. Непродолжительная термическая обработка в настое из березовых гнилушек, придающих человечине привкус легкой энтропии.

Роман (нюхает). Я чую токмо полынь.

Фома. У вас обонятельные галлюцинации на почве голода. Полынь в суп я никогда не положу. Ибо наша кочевая жизнь горька и без полыни.

Роман. Да уж.

Фома достает из рюкзака две металлические миски, протягивает одну из них Роману. Тот берет, кладет миску себе на колени.

Роман. Я тащил эту голову в рюкзаке от самой Бугульмы. Если задуматься, это отдает чистым безумием!

Фома (помешивая ложкой в котелке). Друг мой и товарищ по антропотехническому несчастью, предосточтимый Роман Степанович, вам прекрасно известно, что мой позвоночник, перенесший в свое время несколько чудовищно беспощадных ударов бейсбольной битой, не в состоянии согнуться под ношей сего рюкзака. Я бы с удовольствием нес всю нашу скорбную поклажу на себе, нес бы с безропотностью посткиника, но физически не в состоянии себе этого позволить, ибо, не пройдя и двух шагов, свалюсь под хруст позвонков с криком смертельно раненного лебедя, которому уже никогда не потянуть за собой не только прекрасной ладьи Лоэнгрина, но и собственного бренного тела.

Роман (не слушая Фому). От самой Бугульмы! Как сомнамбулы мы прошли через поле брани, сервированное для нас Судьбой, поле убиенных, вкусных, мягких, прелестно пахнущих, и — двинулись дальше, неся в мешке эту ничтожную, бессмысленную, идиотскую, све-жу-ю голову!

Фома. Не оскорбляйте павших героев. Пять минут — и вы вонзите в эту голову клыки. Лучше ответьте мне на интеллигибельный вопрос: выпивать будем?

Роман. Если будем есть, то я не прочь и выпить.

Фома достает из рюкзака фляжку, отвинчивает, протягивает Роману.

Роман (с издевкой). За ваш позвоночник. (Запрокидывает голову, льет в пасть из фляжки.)

Фома. Благодарю вас, мой дорогой и верный друг.

Роман (передергивается, скаля зубы, тявкает). А-а-а-аф!

Фома. Спирт всегда кстати, не правда ли? Хотя для настоящих псов это яд. Трудно себе представить жизнь без алкоголя. Вот уж действительно — собачья жизнь. Наверно, поэтому у всех собак грустные глаза. (Забирает у Романа фляжку.)