Теллурия

Quelle horreur![68] Родителей и родственников, как известно, не выбирают, но смириться с этим детерминизмом все же невероятно трудно. Речь идет не о бабушке Лизе, а о Павлике. Высшие силы подарили мне несказанную радость двухлетней разлуки с моим братом, но лишь вчера, при встрече с ним, я сумела до конца оценить подлинное величие этого подарка. Вчера состоялась наконец эпохальная поездка, о которой шла речь на протяжении последних тридцати (!!) лет. Под действием теллура бабушкино сознание, слава Космосу, просветлилось, и она вспомнила место. Павлик исследовал его навигатором и обнаружил в этом лесу камень соответствующего размера. Признаться, вся история, слышимая мною с раннего детства, за эти три десятилетия подобно тому валуну обросла мхом слухов и домыслов, в коих мы, семья Долматович, были обречены блуждать и путаться. И все из-за провалов в памяти бабушки Лизы. Но все восстановилось, нейроновый пазл сложился, навигатор проложил дорогу к мифу. Трудно артикулировать ощущение, с которым я садилась в машину брата: ожидание воплощения детской мечты всегда сопряжено с предчувствием краха, и от него, как от сворачивающегося в свиток неба Апокалипсиса, никуда не деться. Увы, у всех нас всегда с собой наш маленький карманный апокалипсис. Но то, с чем я столкнулась в кабине машины за сто тридцать две минуты нашей поездки, оказалось страшнее и чувствительней всех страхов, апокалипсисов и предчувствий. Пошлость моего брата. Тошнотворная по своему гнусному разнообразию и ужасающая по своей инфернальной глубине. Дьявол, как известно, пошл. За всю дорогу Павлик не подарил нам ни минуты молчания. Этот толсторожий самодовольный ублюдок благополучно propizdel всю поездку. Его пошлость напоминает мне большую жирную гусеницу, раскрашенную законом обратной эволюции в омерзительные зелено-розовые цвета. Это хищное животное невероятно активно и прожорливо — оно заползает вам в мозг и последовательно выжирает его. Говоря о погоде, о налогах, о преимуществах бензиновых двигателей над картофельными, о своей прикольной жене, о лечении геморроя, о хобби начальника (собирание миг-avok), о третьем клонировании кота Василия, мой брат практически полностью выел мой совершенный перламутровый мозг. Выйдя с опустевшим черепом из его проклятой бензиновой машины, я ступила на хвоистый ковер елового бора в полнейшей прострации. И только лес, живой, великолепный, созданный Великим Демиургом, наполненный ароматами смол и голосами птиц, привел меня в чувство. Мы двинулись к месту. Мои надежды, что фонтан Павлика заглохнет в еловом бору, оказались тщетными — жвалы его розово-зеленого чудовища заработали здесь с новой силой. Дабы избежать полнейшего распада на молекулы, я решила обороняться старой доброй карнавализацией, хохоча, остраняясь и заумствуя. Этот многажды проверенный щит от внешних болванов помог и в этот раз: мы благополучно, без членовредительства и истерик, дошли до места. А там уже помог и сам камень, камень или, вернее, — Камень, размером и формой напоминающий коленопреклоненного элефанта. Павлик наконец заткнулся, когда увидел в брюхе этого спящего слона три изваяния. Они потрясли нас. Всплывшие детские воспоминания о бабушкином рассказе про затерянный в лесу таинственный монумент рассыпались при столкновении с гранитной реальностью, что случилось в моей жизни впервые, ибо обычно миф детских лет оказывался сильнее, и не только у меня, вспомнить хотя бы предпочтение поэтом в отрочестве толков о рождественской елке самой этой елке. Я ожидала увидеть трех каменных исполинов подобных вырубленным из камня горы Рашмор четырем американским президентам, но сила человеческого размера оказалась могущественней, когда из каменной ниши на меня взглянули три гранитных человека. От этих немигающих взглядов исполины моей детской памяти развалились на куски. Вместе с ними развалилась и моя оценка скульптурного дара моего деда, который всегда казался мне недостаточным. Здесь, в лесу, я поняла, для чего мой дед овладел профессией скульптора. Безуловно, это было главное его произведение, выполенное с поистине нерукотворным мастерством. Вершина деда. Эверест. Как надо было ценить то, что сделали эти трое, чтобы так их увековечить! Глядя на них, я потеряла чувство времени и желание спрашивать бабушку о чем-либо. Silentium! Я и так все знала… Зато бабуля держалась молодцом, словно совсем недавно побывала здесь, как бывают православные по субботам перед Троицей на кладбищах. Она ходила вокруг изваяний, кланялась, гладила их, бормотала нечто умилительное, всхлипывала, обкладывала их конфетами и пряниками, что, надо сказать, вовсе не выглядело смехотворным. Больше всего бабушкиного тепла и конфет досталось последнему правителю России. «Сколько же ты страданий перенес, сколько унижений, сколько осуждения и проклятий, но все стерпел, все вынес молча, милый мой, маленький мой, скромный мой…» — бормотала она, целуя гранитную лысину. Последним бабушкиным аккордом стал запрет на фотосъемку святилища. В отличие от недовольного экстраверта Павлика я полностью поддержала бабушку — все-таки есть ценностей незыблемая скала над скучными ошибками веков. В данном случае — над историей государства российского.