Тело каждого: книга о свободе

Первая прочитанная мной книга Райха называлась «Люди в беде»; это воспоминания о его политической жизни в Вене и Берлине. Я купила ее на процветавшем в девяностых воскресном рынке на парковке у станции «Брайтон»; она называлась так же, как один из моих любимых романов, чем и привлекла мое внимание. При том что написана книга была в пятидесятых, в ней нашли отклик мои воспоминания о том, как я сама попала в активизм, как я радовалась и отчаивалась в своих попытках агитировать за политические перемены. Райх писал не изящно, в отличие от Фрейда, и доводы его звучали не так отполированно и складно. Часто в его словах могла послышаться заносчивость или даже паранойя, но привлекло меня чувство безотлагательной важности. Он как будто писал на поле боя, сгорбившись над блокнотом, составляя масштабный план действий для дарования реальным людям свободы – большей, чем у них есть сейчас.

Его идеи показались мне настолько созвучны моему времени, что я не могла понять, почему я никогда о нем не слышала ни в кругах активистов, ни во время учебы. Только много позже я узнала, что его не особенно уважают и не обсуждают из-за крайностей второй половины его жизни, на фоне которых первая несколько померкла. Его радикальные, опередившие свое время мысли о сексе и политике, к которым он пришел в довоенной Европе, оказались погребены под весом куда более странных идей, появившихся у него в годы ссылки: от псевдонаучных теорий о болезнях до проекта космической пушки для управления погодой.

После эмиграции в Америку в 1939 году Райх приобрел известность не как психоаналитик или активист, а как ученый, гордо пренебрегающий экспертной оценкой своих коллег – главным двигателем академического прогресса. Вскоре после переезда он заявил, что открыл универсальную энергию, дарующую жизнь всему живому. Он нарек ее оргоном и в своей лаборатории в Нью-Йорке соорудил машину для аккумулирования ее целительных свойств. Учитывая, к каким последствиям эта машина привела своего создателя, есть некая ирония в том, что универсальный лечебный аппарат Райха представлял собой деревянную клетку размером чуть меньше телефонной будки, в которой пациент торжественно заключал сам себя.

Райх верил, что оргонный аккумулятор автоматизирует работу по освобождению и устранит необходимость в трудоемкой психотерапии лицом к лицу. Он также полагал, что его прибор способен излечивать болезни, в частности рак. Это последнее утверждение стало предметом громкого журналистского расследования, которое, в свою очередь, привлекло внимание Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, инициировавшего почти десятилетнее расследование лечебной эффективности оргонного аккумулятора. Седьмого мая 1956 года Райха приговорили к двум годам лишения свободы за отказ остановить продажу своего изобретения. Весной того же года его отправили в федеральную тюрьму Льюисберга, штат Пенсильвания.

Изобретатель оргона – это и есть Райх! Я подумать не могла, что это один и тот же человек. Подростком я обожала Уильяма Берроуза, а Берроуз в юности помешался на Райхе. Его письма сороковых и пятидесятых годов пестрят отсылками к Райху и его оргонным ящикам. Синее мерцание оргонной энергии, «вибрирующий беззвучный гул густого леса и оргонных аккумуляторов»[3] пропитывают атмосферу его книг и насыщают ее апокалиптическим ужасом: «сообщение об оргазме принято и передано»[4]. Как и многие представители контркультуры, Берроуз сам делал оргонные аккумуляторы. Первый, который я увидела в своей жизни, – это тот ржавый ящик на фотографии 1993 года с Куртом Кобейном, сделанной в саду дома Берроуза в Канзасе. Кобейн машет рукой из иллюминатора в двери – печальный, привязанный к земле астронавт, застывший во времени за шесть месяцев до своего самоубийства. Каждый раз, глядя на этот снимок, я видела в нем запоздалое обличение Райха и его безнадежной аферы.

* * *

Я не вспоминала о Райхе до печального 2016 года. За несколько лет критической точки достигли две проблемы, связанные с телами: кризис беженцев и движение «Black Lives Matter». В Европу на дырявых лодках пытались доплыть беженцы из регионов, принародно подвергнутых страшным разрушениям, а люди называли их паразитами и жуликами, попутно желая им утонуть. Переплывшие Средиземное море оказывались загнаны в лагеря, с большой вероятностью – навсегда. Присутствие этих отчаявшихся тел использовали ультраправые, чтобы нарастить свое влияние в Европе, а в Великобритании с его помощью подхлестывали ксенофобную истерию в рамках кампании Брексита.