Тело Кристины

Их обвинения в покушении на общественные приличия походили на жалкую, завистливую месть. Приговоры климактерических дам с недержанием, закомплексованных врачей и потрошителей ресторанной дичи, фрустрированных ежедневным дефиле молоденьких и хорошеньких ягодиц, едва достигших совершеннолетия, которые каждый вечер колышутся у них перед носом как несбыточная мечта о лучшей жизни, с нашей точки зрения, сами по себе являлись достаточными смягчающими обстоятельствами этого вопиющего отсутствия такта. Мы награждали этих обделенных судьбой чистосердечным прощением, в котором они нам отказали, и, по-хамски выставленные на улицу, мы кончали, исполненные великодушного сострадания к этим несчастным. Иногда на следующий день мы посылали пострадавшим цветы без объяснительной записки в качестве утешения.

У них не было того самого главного, что было у нас.

И даже тогда, когда мое доверие к ней держалось на волоске, когда разоблачение обмана было уже делом нескольких ближайших суток, я все равно брал ее насильно и грубо, словно старался навсегда оставить за собой это тело, уже потенциально виновное в предательстве.

Мы всегда много занимались любовью, мы продолжали активно жить друг с другом до последней минуты.

Наше последнее объятие было на рассвете, с еще закрытыми глазами, того дня, в который я упал. Семь часов утра. Мой будильник оживил, как по команде, наши тела, а вот сознание разбудил только наполовину. Еще неловкие руки находят под одеялом желание другого, чтобы польстить ему и ободрить его своей лаской в мире, который существует только на миг и в котором время не властно.

Я прикасался к ее коже руками в последний раз. Тогда я еще не подозревал об этом.

Мой последний оргазм на заре, прекрасный, как прощальный утренний поцелуй. Тогда я еще не подозревал об этом.

Тогда я еще не подозревал, что в этот день за какую-то долю секунды удача обернется ко мне своей изнанкой и швырнет меня с небес на землю.

Тогда я еще не подозревал, что насекомые бывают такими толстыми и что между паркетными досками выживает, перебиваясь с плохого на худшее, целая неизвестная науке цивилизация.

Точка зрения ползающих и пресмыкающихся — тогда я вряд ли задумывался о самом ее существовании.

Тогда я еще твердо стоял на ногах и был, откровенно говоря, счастливым невеждой.

50

Теперь ее затылок, должно быть, еще привлекательнее, чем раньше. Ее тонкая кожа растянулась и стала еще эластичнее. В этом смысле потолстеть это плюс. Полнота может стать превосходным лекарством от скуки, например. Если вы толстый, у вас лучше сцепление с землей, вы как будто прилипаете к ней. А в грязи ваши следы продержатся дольше, чем у остальных. Толстяка никто не толкнет на улице. И в очереди за билетами в кино вы можете толкаться сколько вам влезет, люди просто боятся толстых и затыкают свои позорные глотки. У избыточного веса есть и другие не менее удивительные преимущества.

Если вы посмотрите на это дело как следует, то увидите, что преимущества чрезмерной полноты просто неисчислимы.

Полнота, если хотите, особенно если вам плевать на то, что все говорят, это лучший способ жизни.

Если вы толстый, вы можете всегда оставаться в покое, к вам никто просто так не полезет.

Конечно, не нужно пожирать свой горячий круассан на глазах у всего честного народа. Не надо уплетать жареное мясо с картошкой в ресторане при всех. Тогда взгляды окружающих становятся злобными и ясно дают понять: ничего удивительного, что он перевалил за центнер, свинья. На его месте только траву щипать, толстый индюк.

Но если вы действительно толстый, вам должно быть плевать на всех с высокой колокольни. Иначе вы превратите вашу жизнь в сплошную неприятность. Тут надо быть осторожным.

То, что я пытаюсь до вас донести сейчас, сводится, в сущности, к одному: лишний вес — это ни в коем случае не человеческая слабость. С таким же успехом это может быть сознательный выбор и даже смысл жизни, почему нет? Конечная цель этого мероприятия, правда, ускользает пока от моего понимания, но я первым потерял невинность в этом вопросе и не смотрю больше на вещи с легкостью, не утверждаю огульно, что здесь все просто, хотя, возможно, это так и есть. Теперь для меня все имеет значение, во всем я вижу скрытое коварство, вплоть до полета голубя, вплоть до малейшего скрипа в квартире. Все вещи в сговоре, и даже у погоды, вне всякого сомнения, есть свой тайный расчет.

Вот спросите ее: почему она вдруг потолстела? А потому что она сделала это с умыслом!

Воображение, которое стало для меня второй жизнью, за неимением первой, рисует на сетчатке моего глаза бесчисленное количество непристойных сцен одну за другой. И в его эротических сценариях я, как нигде, ничтожен. Любить толстушку? Для этого надо иметь глаза, в которые влезет больше, чем в ее живот, не так ли?

Моя жена — как огромный торт на десять человек. Она — мой палач, мой сердцеед — как масляный пирожок, набитый вареньем.

Мой стальной член входит в эту мякоть, в середину, в варенье, а руки по локоть врезаются в тесто.

Я не должен ни при каких обстоятельствах. Но я мечтаю об этом.