Тело Папы

При Иннокентии III впервые установлена должность «папского врача»: магистр Джованни Кастелломата назван medicus pape в завещании Марии, графини Монпелье, жены Педро II Арагонского, написанном в Риме 20 апреля 1213 года[825]. Кастелломата – фигура заметная. Как мы скоро узнаем, именно он побудил автора древнейшего на Западе трактата об отсрочке старости взяться за перо[826]. В первой половине XIII века его семейство занимало высокое положение в Салерно[827], и это подтверждает живые связи папского двора с медицинской школой, возможно, более ранние, чем те, что зафиксированы документально. В поэтическом описании лекарств Эгидий Корбейльский[828], врач французского короля Филиппа Августа (1179–1223), хвалит знаменитого салернского медика Ромуальда, которого можно идентифицировать с одноименным архиепископом Салерно (†1181)[829]. Описывая его славу, автор указывает на то, как высоко Римская курия ставила этого «медицинского автора» и «учителя жизни»[830]. Около 1200 года авторитет, заработанный в Салерно, мог привести в кардинальскую коллегию: возможно, что Джованни из Сан Паоло, автор «Диетического цветника», явно салернского по духу сочинения и кардинал одно лицо[831].

Вообще в первые десятилетия XIII века медицинские знания не мешали кардинальской карьере. Уже не раз обсуждавшееся письмо из Субьяко рассказывает о магистре, «пользовавшемся авторитетом у третьего Соломона», то есть у Иннокентия III. Некий магистр Роман уже предписывал адресату этого письма воздержаться «от всего, что может вызвать похудение»[832]. За этим медиком, возможно, стоит Романо, кардинал-дьякон Сант Анджело (1216–1236) и епископ Порту (1236–1243)[833]. Помимо совпадения имен, следует отметить, что интерес к медицине проглядывает в проповеди о покаянии, прочитанной магистром кардиналом Романом[834].

Автор послания из Субьяко отсылает к Галену, к «авторитету Гиппократа»[835]. Вспоминаются изображения Гиппократа и Галена в крипте собора в Ананьи, значимые не только своей необычностью. Их заказчиков следует искать среди каноников собора, связанных по семейным и личным причинам с двором Иннокентия III и Григория IX. Один из них – Ринальдо да Йенне, избранный папой Александром IV в 1254 году[836].

«Деяния Иннокентия III» рассказывают, что папа выкупил дом «папского врача» в районе ватиканского дворца[837]. Больница Санто Спирито ин Сассия с момента основания служила прежде всего нуждам пап и кардиналов[838]. Иннокентий III, как мы уже упоминали, первым среди понтификов заговорил от первого лица о своих болезнях и тяготах человеческого состояния, пользуясь медицинской лексикой[839]. Он ссылается на мнение «писавших о природе», в особенности на медиков, physici, соглашается с «разумным мнением» первых, что луна холодная и влажная, а сон – «отдых жизненных сил»; на вторых он ссылается в вопросе о превращении воды и вина в кровь[840]. Как врач, а не метафорически, он описывает прокаженных, определяет различные формы лихорадки, описывает, как переносят боль[841]. Даже в торжественных проповедях (церемония посвящения, IV Латеранский собор) звучат медицинские аллюзии[842].

Имя Иннокентия III непосредственно связано с возрождением анатомии: в двух его посланиях 1209 года обнаруживаются первые указания на медико-юридические освидетельствования. В обоих случаях решение папского суда принимается в ситуации, когда процесс должен был установить причины случайной смерти и, возможно, найти виновников. В первом случае папа приказывает обратиться к врачам для осмотра (не для вскрытия, в узком смысле слова) жертвы убийства; во втором – повелевает, чтобы огласили вердикт хирургов и врачей, осматривавших (но не вскрывавших) труп убитой девушки[843]. Эти важные документы говорят об осведомленности Иннокентия III и заодно объясняют, почему каноническому праву суждено было сыграть важнейшую роль в разработке тех интеллектуальных и судебных приемов, которые позже приведут к практике врачебно-судебного вскрытия трупов[844]. Понтификат Иннокентия III показателен в соединении медицинских знаний с престижем курии, в распространении медицинской литературы в куриальной культурной среде, наконец, в особом внимании к новым знаниям о теле, прежде всего к анатомии.

В новом свете можно увидеть теперь и присутствие среди капелланов этого понтифика Давида Динанского. Это не кто иной, как натурфилософ-аристотелик, осужденный на Парижском соборе в 1210 году[845]. В трактате об анатомии он подробно описывает природные и географические характеристики Средиземноморья, Палестины и Сицилии, что позволяет предполагать его длительное пребывание на юге Европы[846].