Тело в шляпе

Шуляев вопросительно посмотрел на Василия, но тот углубился в изучение рисунка на обоях. Пауза из просто затянувшейся стремительно перерастала в крайне неестественную, отчего душа старшего оперуполномоченного (если, конечно, допустить, что у сотрудников уголовного розыска бывает душа) ликовала и пела. Василий был бесконечно благодарен Шуляеву за то, что тот избавил его от обязанности вслух произносить грубую фразу: "Мы вас подозреваем в убийстве". Увы, старшему оперуполномоченному Коновалову слишком часто приходилось ее произносить, и никогда, ни разу ему не удалось сохранить с тем, кому он это говорил, доброжелательные отношения. Магическая фраза "Мы вас подозреваем" обладала мерзейшим свойством: ее невозможно было озвучить так, чтобы не оскорбить собеседника. Василий тренировался перед зеркалом, вырабатывал специальный бархатный и нежный голос, но ни выражение лица, ни тембр голоса не могли скрасить хамской сущности этой фразы.

Шуляев оказался благородным человеком, бедного опера пожалел и добровольно загнал себя в пятый угол. Было бы, выражаясь словами того же Шуляева, нерачительно не воспользоваться его оплошностью. Помолчав еще с полминуты, Шуляев, наконец, отважился:

— А чего ж вы не спрашиваете, не мы ли убили Гарцева?

— Так стесняюсь. Неловко, знаете ли, — радостно подскочил Василий.

— Да бросьте! — Шуляев захохотал. — Дело-то житейское, я ж понимаю!

— Спасибо, уговорили. Не вы ли, Сергей Александрович, убили Гарцева?

— Нет, не я. У меня и алиби есть. Мы с семьей были в Америке.

— Обижаете. Кто ж подумает, что вы сами, своими, так сказать, руками… Для этого нанимают профессионалов, — доверительно сообщил Василий.

Шуляев пришел в окончательный восторг:

— Ну конечно! Как же я не подумал! Только, говорят, от этого убийства разит непрофессионализмом, как от моей собаки.

— Вы и это знаете?!

— Ну как не знать! Об этом вся Москва говорит.

Нет, Шуляева запугать не удалось. Ни маньяком, ни подозрениями. Однако Василий остался доволен поездкой в ГСМ. Шуляев, поломавшись для приличия, рассказал ему множество интереснейших баек про Кусяшкина и Гарцева, про их амурные дела. "Не исключено, что прав полковник Зайцев, — думал Василий, покидая гостеприимный ГСМ, — предлагая сосредоточить оперативное внимание на Марине Грушиной. Такие там страсти-мордасти, что мало не покажется".

Глава 33. ИРИНА

Ирина сидела на кухне, обхватив голову руками, и не то чтобы плакала, а, скорее, стонала. Она впала в это состояние после того, как позвонила Маша Цигина, ее приятельница из ВИНТа, и рассказала о том, что Иван продает фирму, квартиру и дом. Сказала, что он уезжает в Америку, потому что после смерти Ромы и Марины не хочет иметь "ничего общего с этой страной". Маша, хотя и изображала сочувствие, не могла скрыть злорадства:

— Как же ты теперь, Иришка? Он ведь канет туда, ищи-свищи… Это сейчас он такой трепетный отец, а, как у мужиков бывает, с глаз долой — из сердца вон. О детях и думать забудет.

Да! Да! Да! Все правда! Так все и будет. Пока он здесь — все решаемо, а уедет, и она останется одна. Ирина вдруг поняла, что все эти годы она не чувствовала себя ОКОНЧАТЕЛЬНО брошенной женщиной. Он ушел, но, во-первых, она наДеялась его вернуть, а во-вторых, он всегда был рядом, и была некая надежность даже в их плохих отношениях. Она всегда знала, что может рассчитывать на него. Она никогда не была ОДНА с тремя детьми.

Ирина позвонила Гене. Нет, Гена ее не понял, а, наоборот, обрадовался:

— Слушай, а пусть он старших возьмет с собой, а? А мы с тобой поженимся.

— Как — возьмет? Ты что говоришь? Это мои дети! Я их не пущу!

— Зря. Они уже взрослые, и они к тебе будут приезжать. Ты же боишься, что твой Иван детей бросит, забудет? А так-то, если они с ним будут, не забудет ни за что. Вот и пусть.

— Нет! — Ирине захотелось его ударить. — Нет!

— Ну нет так нет, — Гена, как всегда, был миролюбив. — Я тебе это просто как вариант предлагаю. А потом — может, он вам много денег оставит, уезжая.

— Сколько это — много? А если не оставит?

— Ну, придумается что-нибудь.

— "Придумается"! — Ирина злобно передразнила Гену, пытаясь повторить его протяжные интонации. — «Придумается»… Кто придумывать-то будет?

Гена, конечно, был ни при чем, но на кого-то ей нужно было выплеснуть свою злость. Мама тоже расстроилась и тоже предложила договориться с Иваном о деньгах.

— Пусть оставит.

— Мам, что значит «пусть»? Я же приказать ему не могу. Только попросить. .

— А ты попроси. Попроси. Скрой гордыню-то. Вот он болеет, сходи к нему, проведай, до-машненького отнеси, пожалей. А как же?

— Ах, ах, ах! Ты ж его терпеть не можешь. А сходить-принести советуешь.

— Да, не люблю. Так не ради ж него. Чтоб дети сиротами не остались. Чтоб было им на что хлеб-соль купить. Сходи, не развалишься.

Ирина уже почти согласилась, но опять позвонила Маша.

— Ир, Алиса говорит, что он в детсад к твоему Павлику посылал шофера и тот взял с его шапки волосок для экспертизы.

— Что-о?!

У Ирины в буквальном смысле подогнулись ноги, и она стала медленно оседать на пол.

Глава 34. АЛЕКСАНДРА