Так что, припертая к стенке его железными нежностями, я даже побывала у него в гостях, наивно полагая, что ему требуется лишь один визит и лишь с одной целью. Под лозунгом "пусть подавится, собака" я набралась решимости принести себя в жертву родной газете, из которой мне ужас как не хотелось уходить, тем более из-за Савельченко. Однако я себя переоценила. Когда ровно через три минуты после прихода он плюхнулся на диван (а чай попить? а поговорить?) и томным голосом сказал: "Сядь со мной рядом", у меня от отвращения даже голова закружилась.
— Чайку попьем? — спросила я дрожащим голосом.
— Девочка! У меня есть кое-что получше чая. — И Савельченко извлек из холодильника бутылку игристого вина. — Вот. Берег к такому случаю.
После чего удалился в ванную, велев мне накрывать на стол.
Кухня Вячеслава Александровича была, мягко говоря, не в идеальном состоянии, и я на нервной почве принялась за уборку. Когда он вышел из ванной в коротком шелковом халате с драконами, на меня обрушилась настоящая тошнота. А уж когда он подошел ко мне и потерся носом о мое плечо, что, вероятно, свидетельствовало о нежных чувствах, мне и вовсе стало дурно. К тому же я никогда не видела его лица так близко и впервые смогла оценить его красоту. Лицо его почему-то лоснилось (не умывался он там, в ванной, что ли?), и еще меня поразили широкие поры и мелкие угри на носу. Почему я не замечала этого раньше? Может, он пудрится перед выходом на работу?
Изо всех сил борясь с рвотным рефлексом, я сказала: "Сейчас, сейчас, только раковину домою. Нет ли у вас чистящего порошка?"
— Порошка? Нет, кажется, — удивленно ответил он.
И тогда я, как ненормальная, рванула к двери, бормоча на ходу, что "одну минуточку, я сейчас быстренько сбегаю и куплю".
— Как порошок? — поинтересовался он на следующее утро. — Удалось купить?
— В вашем районе — страшный дефицит. До ночи бегала по магазинам нигде ничего.
Санкции последовали немедленно. Меня вычеркнули из списка делегации, которая должна была ехать на какой-то там форум в Швецию, и "что-то не получилось" с выделением мне бесплатной путевки на Кипр, хотя почти всем сотрудникам газеты коммерческий отдел сделал такой подарок к отпуску.
Пришлось идти к главному — не с тем чтобы требовать поездку, а для того чтобы прояснить, будет-таки сокращение в отделе или нет.
— Сокращение? — Главный удивился. — Что за чушь.
— Но ведь Савельченко написал вам служебную записку?
— Ну и что? Он мне их тоннами пишет.
— И что же, вы их игнорируете?
— Не все, надо же его иногда потешить. Вот, например, он внес рационализаторское предло-. жение поставить плевательницы у двери каждого отдела. Умно? Умно. Разумно? Разумно. Человек толково все обосновал. — Главный расхохотался. — Жалуются сотрудники, что у их плевательниц собираются посторонние, то есть журналисты из других отделов.
— Поплевать?
— Покурить. И поплевать. Он считает, пусть каждый плюет на своем месте, у своего отдела. Логично?
Главный меня успокоил, но Савельченко все равно проходу мне не давал и мелко пакостил при каждой возможности. При этом он продолжал нежно мне улыбаться, заходить по утрам "на кофеек", в подробностях рассказывать о совершенных им накануне покупках, зачастую с предъявлением оных — "хочешь понюхать, какой я купил одеколон?", "конечно, хочу, ах, какая прелесть!", "а как тебе свитерок?", "очень элегантно, и очень к лицу". Разумеется, каждый визит заканчивался заверениями, что я всегда могу на него рассчитывать.
Однажды Савельченко столкнулся в нашей комнате с Синявским. Беседовали они довольно долго и, я бы сказала, понравились друг другу.
— Новый сотрудник? — строго спросил Савельченко.
— Никак нет, — гаркнул Синявский. — Старый сотрудник другой газеты.
— Кем же вы, если не секрет, приходитесь нашей очаровательной Сашеньке? — поинтересовался Савельченко.
— Я прихожусь ей поддержкой и опорой, — со свойственной ему скромностью ответил Синявский.
— Даже так? - как бы удивился Савельченко. — И что, серьезные намерения?
— Вы хотите спросить, собираюсь ли я на ней жениться? — Синявский временами бывал омерзительно прямолинеен.
— Я, знаете ли, как деловой человек, считаю, что все, подлежащее регистрации, должно быть зарегистрировано. Мало ли что, знаете ли, — пояснил Савельченко.
— Вот, уговорите девушку, а то ей все некогда, и к священному институту брака она относится без должного рвения, — пожаловался Синявский.
— Будете уговаривать? — спросила я не без интереса, хотя сам по себе их разговор меня тревожил.
— А как же! — Савельченко уселся поудобнее и в течение получаса излагал мне преимущества замужней жизни, а также свою вольную трактовку женской природы, тяготеющей к замужеству, как важнейшей стадии самореализации, ибо женщины, в отличие от мужчин, стремятся… И так далее, и тому подобное.
— Ладно, уговорили, — сказала я, когда он в очередной раз сделал паузу, чтоб набрать воздуха для следующей идиотической тирады. — Вы так убедительно говорили, что мне ничего другого не остается, кроме как выйти замуж за первого встречного.