Телохранитель моего мужа

— Тогда не сопротивляйся, — шепчу в лицо и трусь всем телом, спускаясь ниже.

Целую его соски, касаюсь языком пупочной впадинки, удовлетворённо отмечая, как он вздрагивает. Обволакиваю ртом напряжённую головку и скольжу губами вниз по члену. Когда тебя никто не заставляет это делать, оказывается, бывает приятно ласкать мужчину. Артём даже руки не поднял, не шевельнулся, чтобы направлять и командовать. Он полностью в моей власти. Я могу делать с ним, что хочу. И это кружит голову.

Я насаживаюсь на его член, позволяю войти глубоко, до самого дна. А затем начинаю раскачиваться, устанавливаю ритм. Свой собственный.

Артём касается моих сосков, возбуждает меня, шепчет что-то, но я не вслушиваюсь, потому что в голове шумит от возбуждения. Красочные всполохи мелькают перед глазами. Пружина внутри затягивается до упора, и ему достаточно лишь качнуть бёдрами мне навстречу, чтобы меня накрыл оргазм. Невыносимое чувственное наслаждение, от которого тело рассыпается звёздами. К этому невозможно привыкнуть. Этим пока что нельзя пресытиться. Может, когда-нибудь. Но не сейчас.

Он даёт мне успокоиться, а затем переворачивает на спину, требовательно вжимаясь, толкаясь почти агрессивно, но всё равно не грубо.

— Теперь моя очередь, — шепчет он мне в ухо. Это щекотно и снова возбуждает.

Да, сделай так, чтобы я забыла. Оставь во мне свой отпечаток. Подари мне ещё один экстаз, улети вместе со мной.

Я вела свой внутренний монолог, разговаривала с мужчиной, что стал невыносимо дорог. Оторвать его от себя — разве что с кровью и болью. Но пока не нужно. Пока можно быть рядом и наслаждаться. Плыть по течению и не заботиться ни о чём. Он всё взял на себя. Это и пугало, и вызывало бесконечную благодарность за передышку.

— Рина, — содрогнулся Артём, и я приняла в себя его семя, сожалея, что не смогу забеременеть и родить. Маленького, крохотного ребёнка, которого бы любила всем сердцем и берегла от всех напастей.

Но я, наверное, не умею. Ляля и Серёжа тому — грустное подтверждение. Вечное напоминание, что я не смогла их оградить от беды.

— Пошли в душ, а потом всё же по магазинам, — отрывается от меня нехотя Артём. — И к Веточке твоей заглянем.

Он помнит о моей просьбе. Он обо всём помнит.

— А потом я тебя здесь запру, а сам съезжу по делам, договорились?

Я киваю, соглашаясь.

— Рина, — он заключает моё лицо в ладони, — не молчи, пожалуйста. А то я думаю, что всё делаю неправильно, а ты просто боишься сказать об этом.

— Ты всё делаешь хорошо, — поднимаю глаза. — Просто у меня мысли всякие, и я колеблюсь, как маятник. Но в этом твоей вины нет. Это всё мои личные заморочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Давай ты будешь проговаривать их вслух? И мы вместе постепенно решим все твои проблемы, развеем сомнения, научимся слышать друг друга. Иначе я когда-нибудь оступлюсь, а ты замкнёшься, напридумываешь лишнего.

Он идеален. Я бы хотела узнать людей, что вырастили его таким правильным. Спасибо сказать или в пояс поклониться.

— Я постараюсь, — это не обещание, а уклончивость. Запоздало мне становится совестно втягивать его в своё болото, хотя я уже постаралась — навесила на Артёма всё, что могла.

Мы моемся по очереди — он деликатно не мешает, хотя по блеску его глаз я понимаю: его тянет ко мне как на аркане. Я вспоминаю порочную себя. Роковую женщину, что пыталась соблазнить мужчин в святой уверенности: каждый из них надолго меня запомнил. Но все они остались за бортом, а этот прибился к берегу. Наверное, никто не знал и не знает меня настолько близко, как Артём.

— Ты же отключила телефон? — хмурит он брови уже в машине. — И никому не звонила?

Немного запоздалая тревога, но я улыбаюсь.

— Нет, конечно. Я не отключила и не звонила.

Он не разорался и не обозвал меня тупой курицей. Не запахнулся в злобе. Я проверяла? Ждала этого? Он лишь сильнее сдвинул брови, соображая, как быть.

— У меня нет телефона, Артём. Я его в спешке оставила в том доме, — признаюсь после длительной паузы. А он лишь кивает.

— Это даже к лучшему, — и протягивает мне свой гаджет. — Звони подруге. Номер помнишь? Назначь встречу где-нибудь подальше от её заведения. В не очень знакомом месте.

Номер Веточки я знаю наизусть. С телефонами у меня беда: я их то теряю, то разбиваю, то забываю. Поэтому нередко звоню подруге с незнакомых номеров. Да и от Алексея шифруюсь: он постоянно проверял список моих звонков и контактов.

Вета отвечает не сразу. Но, в конце концов, берёт трубку.

— К-катя? — заикается она, услышав мой голос.

— Я, я, Вет, — вслушиваюсь в её растерянность. Если б я её не знала как облупленную, подумала бы, что она напугана. А может, случилось то, о чём говорил Артём? Я открываю рот, чтобы спросить, но она опережает меня.

— Точно ты? Живая? — уточняет она ожившим голосом.

— А какой же мне ещё быть? — настаёт моя очередь теряться.

— Ну, так это. Сказали, что ты того, — мычит она, запинаясь.

— Что значит того?.. — туплю я со страшной силой.

— Дак, померла, сказали, — произносит Вета замогильным голосом, а я от неожиданности нажимаю на «отбой».