Телохранитель моего мужа

— Вот и хорошо, — вздохнул я с облегчением. — Нас не позвал. Видимо, ты ему ближе.

Ляля не отвечала. Не получалось у меня её разговорить, да я и не пытался, наверное.

— Где ты? — слабо позвал её дед, как только мы вошли.

Ляля села рядом и сжала его руку в своей хрупкой ладошке.

— Деда, — сказала она сорванным голосом — заржавел он у неё, наверное, от бездействия, и я выскочил вон, потому что боялся расплакаться. Так меня всё это проняло. Никогда не думал, что способен на столь сильные эмоции.

Я возвращался к Рине поздно вечером. Чувства улеглись в клубок, но всё равно бурлили, пытаясь вырвать щупальца и накрыть с головой.

Она отреагировала на новость по-своему.

— Ляля… как она сама теперь будет?

Меня даже немного зацепило, что она не обрадовалась, но я сдержался, понимая, что Ляля — родной человек, а дед наш — по сути, никто.

— Не переживай. Он всё равно пока будет в больнице под наблюдением. Пока реабилитация, то, сё. Ничего не изменится. Тем более, для деда она важнее всех нас. Мы были где-то далеко, а Ляля — рядом. Возможно, это она до него достучалась, вытянула оттуда, из неизвестности.

Я старался говорить ровно, справедливо, но Рина всё равно почувствовала горечь. Прикоснулась к моей руке.

— Прости, пожалуйста, — попросила прощения тихо. — Я радуюсь вместе с вами, но тревога за Лялю сильнее. Не прошу понять. Знаю, что это так себе оправдание моей чёрствости, но я в постоянной тревоге, в напряжении. И у меня пока ничего не получается, а месяц подошёл к концу.

Рина закрывает лицо руками, и я тянусь к ней, чтобы прижать к груди, успокоить хоть как-то.

— У тебя закончились деньги? — впервые задаю вопрос, который, наверное, мучает её.

Рина отрицательно качает головой.

— Нет, ещё есть. Я экономлю, как могу. И кое-что удалось заработать немного. Но у меня ни постоянных клиентов, ни твёрдых навыков. Месяц — слишком мало, чтобы я смогла адаптироваться. Я не с того начала. Нужно было искать работу попроще. Хоть какую-нибудь. Посуду в ресторане мыть, например. А в свободное время навёрстывать то, что забыла за годы бездействия. Знания языков не терпят пустоты. Нужна постоянная практика. Мне стало не по себе, когда я представил хрупкую Рину посудомойкой. Нет, она, конечно, не ветка, её так просто не сломать, но зато можно легко обидеть.

— Не спеши. Мы что-нибудь придумаем, Рин.

— Всё, что мы можем придумать, — это подставить вас. Любая просьба — ниточка, что приведёт к вам. Я не хочу и не буду рисковать. Он постоянно следит за мной. Ждёт, когда я оступлюсь или проявлю слабость. Позволю вам за меня решить какую-нибудь мелочь. И тогда он изменит условия. Игра пойдёт по-другому. Иногда я думаю, что Алексей — не самое страшное, что со мной случилось. Он хотя бы был предсказуемый. Я всегда знала, что от него ждать. А этот… его не предугадать, не просчитать. Поэтому позволь мне действовать самой. Просто поддержи меня. Не дай оступиться и упасть.

Взгляд у неё отчаянный, и я сдаюсь. Не смею настаивать. Знаю лишь: буду рядом. Может, она и права: не всегда можно за человека всё решить, подсунуть подушку, чтобы мягче было падать.

Мне становится неловко, что я на несколько минут не злился, нет, а… был разочарован, наверное. Не удержал идеальный образ любимой женщины в голове. Позволил в ней усомниться.

Но именно сейчас я понял: любовь — это не ровный и постоянный свет, словно от божества, а Солнце, Луна, небо, земля, ветер, дождь. Каждый раз — разная. То выходит на небосклон и светит, согревая. То заходит, чтобы подарить прохладу. То пронизывает до костей, выбивая из тела дрожь, зубную дробь, то омывает тёплыми струями, смывая боль, ненужные мысли.

Именно у такой любви есть будущее. У несовершенной, недорисованной, недопетой. У той, что не может быть эталоном. Потому что к такой любви постоянно тянет. Хочется что-то дорисовать или исправить. Подарить или украсть. Она не даёт покоя и живёт в сердце, заставляя изо дня в день совершать маленькие подвиги или безумства.

— Я буду рядом, Рина, — произношу самые главные слова вслух. — Просто буду рядом. Как в клятве, помнишь? И в горе, и в радости, и в здравии, и в болезни. Нет-нет, ничего не говори. Я так чувствую. Просто позволь мне быть рядом. А остальное потом когда-нибудь.

Она прислоняется головой к моему плечу. В ногах у неё — старый лохматый пёс. У нас чёрт знает какое будущее впереди, а я… кажется, счастлив. Вот этой тревожной минутой. Этой неуверенностью. Тем, что смогу заслонить собой свою женщину, если понадобится.

50. Рина

Артём познакомил меня с матерью. До этого мы как-то не пересекались. Ни в клинике, когда я навещала Лялю, ни в доме малютки, когда я приходила к Серёжке. То ли так совпадало, то ли мать его осознанно не хотела со мной знакомиться.

Я не задумывалась. Я не пыталась понравиться чужой женщине. Я немножко её понимала. Каждая мать захочет для своего ребёнка самого лучшего. Я этим лучшим не была: старше, теперь вдова, почти оборванка.