Телохранители

   - Летим на Сахарную Голову, - дал указание пилоту Соболев. Тот кивнул, оторвал флаер от грунта и неуловимым, стремительным движением, бросил послушную машину в воздушный простор.

   Миг, и стольный град остался далеко внизу. Флаер ввинчивался в пространство, как будто для него не существовало такого понятия, как сопротивление воздуха. Горизонт рывком отодвинулся, брызнув в глаза насыщенным, синим цветом. Разумом я понимал, что это океан, но я ещё никогда не видел такой глубокой, концентрированной синевы. Возможно, причиной такого глубокого оттенка синего цвета являлся спектр Кеплера - 62, представляющего собой оранжевый карлик. Может быть угол, под которым его лучи отражались от воды или, например, глубина, либо прозрачность океана. Все эти мысли пронеслись через сознание по касательной, почти не затрагивая его, завороженного открывающейся перспективой. Синее небо где-то очень далеко соединялось с ширящейся полосой ещё более синего океана.

   Я все эти дни осознавал, что нахожусь на острове, но это понимание сидело где-то глубоко внутри, и только сейчас, выплеснулось в сознание. Да, остров был достаточно большим. И под ногами он воспринимался как нечто непоколебимое, подразумевающее надёжную опору. Только сейчас я до конца прочувствовал, насколько мала эта плоская вершина горы, по сравнению с размерами океана. Пятнадцать миллиардов кубических километров воды. И маленькие песчинки островов. Вот уж, действительно, всем своим нутром ощущаешь, что остров, это часть суши, со всех сторон окружённая водой. Очень уж маленькая часть, получается.

   Высота полёта больше не увеличивалась, но ширина этой невообразимо синей уже не полосы даже, а некой полубесконечной области, продолжала расти. А остров, раскинувшийся далеко под ногами, уменьшался. Мы приближались к его краю. И вот там впереди, где заканчивался сужающийся зелёный клин, глубоко вторгшийся в эту невозможную синь, неожиданно вспыхнула яркая белая точка. Я понимал, что неожиданным это оказалось только для меня. Пилот уверенно держал курс именно на неё.

   Светящаяся точка росла. Сначала она превратилась в быстро увеличивающееся пятнышко, которое, разрастаясь вширь и ввысь, преобразовалось, наконец, в огромный белоснежный конус, основание которого вытарчивало из морских глубин на самом конце острого мыса, а усечённая вершина площадью в добрый гектар, возвышалась над поверхностью воды метров на двести.

   Флаер мягко спланировал прямо на вершину и замер, чуть качнувшись на опорах. Люк отъехал в сторону. Первым на белую, искрящуюся в лучах Кеплера - 62 поверхность, спрыгнул Иннокентий. Осмотрелся, понюхал необычайно гладкий, полупрозрачный материал, попробовал царапнуть когтем, и недоумевающее уставился на меня.

   Мои действия, внешне, были почти идентичны поведению кота. Разве что, я не принюхивался. В общих чертах понимая, с чем именно столкнулся, я должен был убедиться в этом полностью. Военная косморазведка очень сильно отличается от гражданской, но кое-чему и нас учили.

   В первую очередь, я оглядел поверхность, высматривая трещины. Потом, усевшись на корточки, убедился в наличии мелкозернистой структуры. Царапать камень ногтем я не стал. В специальном кармашке моего комбинезона можно было отыскать и что-нибудь потвёрже. Вольфрамокобальтовый сплав оставил на поверхности неглубокую царапину. Ну что ж, всё ясно.

   Поворачиваюсь к улыбающемуся Соболеву.

   - Кварцит, однако. Причём, высочайшей крепости. Думаю, что сильно не ошибусь, предположив, что коэффициент крепости по шкале Протодьяконова около двадцати.

   - Которого Протодьяконова? - спросил Соболев.

   Мы с ним переглянулись и дружно рассмеялись.

   - А для меня можно пояснить, что тут смешного? - поинтересовалась Унельма.

   - Это очень старая, бородатая шутка, - отсмеявшись, ответил я. В XX веке профессора задавали такой вопрос студентам, пытающимся сдать экзамен на тройку, не имея достаточных для этого знаний. Дело в том, что Протодьяконовых было два: отец и сын. Так вот, если студент всё же вспоминал про шкалу Протодьяконова, начинался следующий диалог:

   - Которого Протодьяконова, отца или сына?

   - Михаила Михайловича!

   - Так, вы небезнадёжны, только вот они оба Михаилы Михайловичи.

   - Того, который профессор!

   - Ваши шансы растут, только вот какая незадача, они оба были профессорами. Отец - российским, а сын - советским. Так который из них?

   Скрип мозгов. Российский - это ведь ещё до революции. Нет, слишком рано. Мы ведь и сейчас этой шкалой пользуемся. Наверно, второй придумал.

   - Сын!

   - А вот и неверно, отец. Ещё в 1910-м году. Но, за упорство я вам "удовлетворительно", так и быть, поставлю.