Читаем Тем более что жизнь короткая такая… полностью

Тем более что жизнь короткая такая…

Позже я несколько раз сидел с Михаилом Аркадьевичем в кафе ЦДЛ на высокой барной табуретке. «Орлами сидим, – комментировал Светлов, – а клюём, как голуби». Он имел в виду, что перед ним стояла небольшая рюмка водки, которую он выпивал не как я – в один дых, а маленькими глотками. Потом-то я понял, что был он уже на излёте. Пить много не мог. Пьянел от небольшой порции да так, что приходилось доставлять его домой на такси. Самостоятельно он до дому бы не добрался.

«Я для тебя – обломок прошлого», – говорил он мне. И добавлял после паузы: «Раритетный обломок. Как коралловый полип. Вот я приобщаю тебя к таинству». Он клал свою руку на мою и слегка сжимал. «Эту руку, – говорил он о своей, – пожимал Маяковский. А Маяковский кому пожимал руку?»

– Агранову? – спрашивал я.

– Горькому! – возглашал Светлов. И продолжал: «А Горький кому пожимал?»

– Горький, – отвечал я, – кому только не пожимал руку!

– Ленину, – говорил Светлов.

– Сталину! – говорил ему я.

– Да, – морщился Михаил Аркадьевич. – Ах, – он уходил в себя, – каким только мерзавцам мы не жали руки! Но, – он ненадолго как бы выныривал из поглощающего его алкогольного дурмана, – про Ленина ты помни. Через меня ты пожимаешь руку Ленину.

Это и тогда не заставляло меня благоговеть, а сейчас я об этом вспоминаю с усмешкой.

Но Светлов держался за свои юношеские ценности.

Почему он вообще обратил на меня внимание? Потому что после той встречи у В. Урина он меня окликнул в фойе ЦДЛ после того, как поначалу, не узнавая, кивнул на моё: «Здравствуйте, Михаил Аркадьевич», – а потом уже в спину: «Молодой человек, подойдите».

Я подошёл.

– Какие стихи Светлова Вам нравятся? «Гренаду» и «Итальянца» прошу не называть.

Я ответил. Светлов удивился: «И можете прочесть наизусть?». Я прочёл. «Пошли!» – сказал Светлов. И мы в первый раз уселись с ним на высокие табуреты бара. «Сеня, – позвал Светлов высокого человека с большим горбатым носом. – Сядь, послушай». И рядом с ним сел, как потом я узнал, поэт Семён Сорин.

– Читайте снова, – сказал мне Светлов. – А ты, – обратился он к Сорину, – угадай автора.

– Читайте, – мне.

И я прочёл:

День сегодня был короткий,Тучи в сумерки уплыли,Солнце тихою походкойПодошло к своей могиле.Вот, неслышно вырастаяПеред жадными глазами,Ночь большая, ночь густаяПриближается к Рязани.Шевелится над осокойМесяц бледно-желтоватый.На крюке звезды высокойОн повесился когда-то.И, согнувшись в ожиданьеЧьей-то помощи напрасной,От начала мирозданьяДо сих пор висит, несчастный…Далеко в пространствах позднихЭтой ночью вспомнят сноваАтлантические звёздыИностранца молодого.Ах, недаром, не напрасноЗвёздам сверху показалось,Что ещё тогда ужасноГолова на нём качалась…Ночь пойдёт обходом зорким,Всё окинет чёрным взглядом,Обернётся над Нью-ЙоркомИ заснёт над Ленинградом.Город, шумно встретив отдых,Веселился в час прощальный…На пиру среди весёлыхЕсть всегда один печальный.И когда родное телоПриняла земля сырая,Над пивной не потускнелаКраска жёлто-голубая.Но родную душу этуВспомнят нежными словамиТам, где новые поэтыЗашумели головами.

– Не узнаю, – сказал Сорин.

– Тогда уходи, – согнал его с табурета Михаил Аркадьевич. – Ты сегодня рюмку не заслужил! Светлова не узнал! Его хрестоматийное стихотворение «Есенину»! Ах, не хрестоматийное? – улыбнулся он в ответ на ворчание Сорина. – Ну, тогда тем более уходи.

Недолгим – всего год – было моё общение с Михаилом Аркадьевичем, умершим в сентябре 1964-го.

А с Виктором Уриным мы общались много дольше.

Он не просто так на своей «победе» проехал от Москвы до Владивостока с привязанным за капот орлом, но договорился с московскими газетами и присылал из каждого города восторженные просоветские заметки, вкрапливая в них только что сочинённые стихи. Их печатали, и хитрый Урин окупил бензин и остался в выигрыше.

Он потом собрал все эти статьи со стихами и выпустил книгу «1001 день в автомобиле». Её издали в Волгограде.

Перейти на страницу: