Тем более что жизнь короткая такая…

Потом он исчез. Уехал. Добрался ли до Сенегала, не знаю. Но лет через пять услышал по «Голосу Америки», что живёт Виктор Аркадьевич Урин в Нью-Йорке, много пишет, иногда печатается. И слушаю его стихи. Обычные, не сверхноваторские.

О том, что он приезжал в 2002 году, узнаю случайно. Задним числом из газеты «Новые Известия». Она попалась мне на глаза слишком поздно. Навожу справки и узнаю: приезжал в Москву, но уже уехал.

2

Но я сильно отклонился от своего рассказа о том, как искал возможность заработать. И в этом мне тоже помогал Игорь Волгин. Его отец Леонид Волгин работал во французской редакции АПН, выпускавшей для французов небольшой журнальчик «'Etudes sovi'etiques». Старший Волгин заказывал мне статейки о современной поэзии и о современных поэтах. Этим можно было заработать от тридцатки до пятидесяти рублей в месяц.

Тем не менее денег нам не хватало хронически. Помню, как оставалось у нас всего 4 рубля. Продержаться нужно было 4 дня (из-за этих четвёрок я и запомнил эпизод). Мы пришли в отдел кулинарии ресторана «Прага» и на 4 рубля купили большого цельного гуся, последний кусок которого съели перед самым получением денег.

Учились мы на 4-м курсе, когда я стал подумывать о работе в редакциях. Лучше всего – о штатной работе. В редакциях, где меня печатали, мест не было. Но вот, прихожу в «Москву», чтобы вычитать гранки своей статьи, и встречаю критика Александра Львовича Дымшица. Близко знакомы мы не были, но друг друга знали и раскланивались при встрече.

– Александр Львович! – говорю я. – У Вас случайно нет на примете какой-либо редакторской работы?

– Для кого? – спросил Дымшиц.

– Для меня, – отвечаю.

– А Вы, – говорит Дымшиц, – оставьте мне свой телефончик. И улыбается: «Очень скоро, может быть, я Вам и позвоню».

Он позвонил даже быстрее, чем я ожидал, и предложил поработать во вновь созданном Государственном Комитете по кинематографии.

– И какого рода будет эта работа? – спросил я удивлённо, потому что до этого с кино не имел никаких дел.

– Редакторская, – коротко ответил Дымшиц. – Будете работать со мной. Завтра приходите в отдел кадров по Малому Гнездниковскому (он назвал дом). Возьмите с собой паспорт, диплом…

– Что? – переспросил он. – У Вас нет диплома? – но, услышав от меня, что ради такого дела я готов перевестись на заочное отделение, сказал: «Хорошо, переводитесь, но не тяните, подайте заявление в отдел кадров: они в курсе».

Понимаю тех, кто поморщится от одного только имени моего покровителя. Дымшиц так и остался в истории литературы с репутацией свирепого гонителя талантов. Его размолвка с Кочетовым из-за Солженицына объяснялась только благосклонностью к первой солженицынской повести Хрущёва, а Александр Львович, в отличие от твёрдокаменного Кочетова, всегда держал нос по ветру. Оправдывать его не собираюсь. И всё-таки повторю то, что позднее мне рассказывал о нём Владимир Михайлович Померанцев, который в одно время с Дымшицем находился в советской оккупационной зоне Германии. До создания ГДР Дымшиц практически был министром культуры зоны, которого немцы полюбили за… либерализм. Да-да, в то время он был либералом, и его коллеги в Германии (тот же Померанцев) знали его как умного, интеллигентного человека, который едко отзывался о бездарных новинках, во множестве печатавшихся в советских журналах, и сочувственно – о том немногом, что было отмечено талантом. А потом его словно подменили. Конечно, это он переменился сам, вернувшись в Россию в самый разгар набравшей силу кампании борьбы с космополитами (читай: с евреями!). И страшно испугался этой кампании: стал клеймить заклеймённых и обслуживать погромщиков.

Он выбрал для себя определённую позицию и от неё уже не отступал. Но при этом, говорил мне Владимир Михайлович, был способен на щедрые дружеские жесты. Например, когда за статью «Об искренности в литературе» Померанцева не топтал только ленивый, когда его не только не печатали, но отрезали пути к любому заработку, Дымшиц почти насильно всучил ему крупную сумму денег, категорически оговаривая, что возвращать её ему не нужно.

Чужая душа, как известно, потёмки. Помнится, как тщательно и любовно готовила «Библиотека поэта» первую после гибели Мандельштама книгу стихов этого поэта. Была написана и вступительная статья. Но министерские и цековские чиновники добро этой книге не давали. И не дали бы, если б кому-то в редакции не пришло в голову заказать новую вступительную статью Дымшицу. Он согласился. Конечно, книжка стала хуже, в статье было немало уксуса, но ведь книга вышла! И дала возможность другим изданиям потихоньку публиковать стихи уже не опального, а полуопального (таких изредка печатали) поэта.

Помню, как охотно откликался Дымшиц на предложения «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты» написать вступительную заметку к стихам того или иного обэриута. С таким «паровозом» стихи проходили даже через сверхбдительного Тертеряна, о котором я ещё расскажу.