Тем временем. Телевизор с человеческими лицами

Комеч. Парадокс: наследие, которое казалось таким современным и, честно говоря, советским, даже в советское время не получало нужной защиты и передало эту проблему нам. Все дело в том, что памятники русского авангарда возникли в эпоху больших идеалистических порывов и строительства нового общества, нового быта, новых форм жизни, которые очень быстро умерли. Фабрики-кухни и общежития для счастливого народа, дома быта, они теряли смысл со временем…

Ведущий. Но клуб Мельникова «Буревестник» стоял.

Комеч. Клубы некоторые стояли. Универмаги использовались. Но их формы сделались чужими для власти уже с середины 30-ых годов. Недостаточно богатыми, недостаточно парадными, мажорными, монументальными. Современные высшие слои администрации, богатые люди, симпатий к этой архитектуре тоже не испытывают. Они относятся к ней как к нищей и бедной. Одно дело, мрамор, позолота и все блестящее, другое дело эти бедные материалы и штукатурки, примитивный металл и обильное стекло.

Ведущий (обращается к архитектору Хазанову почти опасливо, боясь обидеть). Вы человек, любящий город, но, тем не менее, Вы активный практикующий архитектор. Вы не можете, как теоретик и искусствовед, рассуждать философски. У Вас есть конкретный градостроительный план, отношения заказчиком, застройщиком, городом. Как выходите из противоречия?

Хазанов (драматически). С трудом. Это трагедия, на самом деле, причем с архитектурой не только ХХ века, но и с концом XIX, и с серединой; очень острая и страшная ситуация. По очень простой причине. Она никого сегодня не интересует. Сюда приезжает масса архитекторов иностранных. Первое, что они спрашивают, где Мельников, где Душкин? Мы говорим: это пока стоит, а этого уже нет… Мне просто стыдно и за себя, и за наш цех архитектурный: посреди города умирают мировые шедевры, а мы все заняты своими делами. Архитекторам очень удобно — и мне, я себя не отделяю — мне очень удобно как бы не смотреть по сторонам. И не замечать идиотские документы типа списка двухсот пятидесяти домов в Москве с деревянными перекрытиями, подлежащими сносу или реконструкции. Весь мир гордится своими деревянными перекрытиями. В Париже они выставлены напоказ, занавески не вешают для того, чтобы показать возраст дома. У нас же: ах, Боже мой, проблема деревянных перекрытий. Мы будем присутствовать при том, как выкидываются печки, камины, потолки, летят детали. Я думаю, что делается это осознанно, потому что существует целая индустрия вторичного употребления дверных ручек, которые снимаются с домов. Камины вы можете встретить в комиссионках… Мне кажется, что пора изучить экономику процесса сноса.

Ведущий. Ей можно противопоставить какую-нибудь другую экономику, которая будет рентабельней?

Хазанов (разводит руками). Ну, господа. Булочная или кафе на углу в старом городе, они рентабельней, наверняка, в десять раз, чем в новодельном городе. Потому что это тени предков — ладно; память места — ладно; но есть еще и энергетика рук, которые это все строили, это рукотворно.

Ведущий. Но Вы же прекрасно знаете, что приходят новые русские деньги, и решают все за вас.

Хазанов. Это страшная сила. Можно сколько угодно говорить заказчикам: ребят, вы уничтожили антикварную ценность, стоимостью в миллиарды. А построите простой домишко, по 12 тысяч баксов за квадратный метр. И он никакой ценности даже через 50 лет иметь не будет: это не ручная работа, это не первичное, это не креативное. Ноль внимания. Видят ли люди себя в городе через десять, через двадцать лет? видят своих детей? Внуков? Я живу в прадедовском доме. Вот мне так повезло. Несколько поколений семьи. Вот здесь булочная, куда ходили десятилетиями за хлебом. Вот здесь молочная. А вот дом, который всегда здесь стоял. Он в ужасном состоянии? В ужасном. Стоит снести и сделать что-то новодельное? Конечно, нет. И бабушек переселять не надо. Они ведь тоже памятник своего времени и своего района… В моем детстве жители Арбата очень сильно отличались от жителей Таганки. И там и там был свой сленг, были свои городские сумасшедшие. Были свои положительные герои, отрицательные; была система московских дворов, это же все целый мир, целая жизнь, это же уходит неимоверно с каждой купленной квартирой. Приезжают люди с деньгами, нефтяники из Сургута, из Нефтеюганска, и первое, что они делают — евроремонт. … А полы, а потолки, а дверные ручки, а… Давайте плакать.

Ведущий. Мне недавно рассказали характерную историю. Известный скульптор принимал заказчиков из нефтяных краев, — а такполучилось, что он живет в собственном доме, и не где-нибудь, а в районе Белорусской. Дом, как положено, старый, не новодельный. Выходя, жена заказчика шепнула дочке назидательно: видишь, как человек живет? и ничего, не отчаивается… Спасти-то ситуацию можно или нет?