Тем временем

Копировский. Если мы всех, кто разбивает статуи, автоматически называем вандалами, это неправильно, это поверхностно. (Кулик, еще ехиднее: Есть хорошие вандалы, есть…) Нет. Но есть более глубокий слой проблемы. И те, кто разбивал иконы в 30-е годы, и те, кто предлагал разбивать иконы на выставке «Осторожно, религия!», и те, кто разбил саму эту выставку — находятся в одном ряду традиции. Парадокс в том, что это один ряд, «святыня врага». (Кулик. Абсолютно. Абсолютно.) Но иногда все происходит в виде фарса, а иногда серьезно. Сейчас фарс и серьезность смешались; именно это безнравственно. И то, что за это академически награждают, вдвойне безнравственно.

Кулик. Надо нам сделать совместную выставку.

Копировский. Какую?

Кулик. Нашу с вами.

Копировский (в некоторой растерянности). Попробуйте.

Ерофеев. Мы сейчас говорим о войнах, которые разделяют или сталкивают противоборствующие стороны. Как ни странно, из этой войны с экспериментальным или актуальным искусством власть ушла. Власть перестала воевать с искусством, именно экспериментальным. Она его даже выставляет, как сейчас вот в Гуггенхайме. С другой стороны, с актуальным искусством не воюет молодежь, наоборот, она в значительной доле соблазняется этим искусством. И тут, кстати, заключена моральная ответственность актуального искусства, потому что чаще всего общается с молодежью. Кто же воюет с актуальным искусством? Интересный вопрос. Не буржуазия, не новые русские, которые покупают сейчас коллекции и делают даже музеи. Воюет интеллигенция. Та самая интеллигенция наша, образованщина. Люди, которые должны были бы как раз быть открытыми новым идеям, общечеловеческим ценностям, нацелены на прорыв ситуации, в частности, и политической и социальной. Но они не находят себе места в этом обществе, к сожалению, мучаются, гниют, страдают и болеют идеями национализма и другими крайностями традиционализма, погрузились в страшный застой и воспринимают искусство все более и более как гурманство, как хорошую, приятную вещь. Вы знаете, это мне напоминает немножко Александра Бенуа: замечательный, глубокий человек, но гурман. Он написал статью в начале века в газете «Речь», либеральной, «Кубизм или кукишизм». У нас ставят под сомнение саму фигуру современного художника, тогда как западное общество ставит под сомнение добропорядочного буржуа или интеллигента. Но художнику оно доверяет.

Морозов. Во-первых, никто актуальных художников сегодня у нас не гонит. Зайдите в любой из выставочных залов. Куда идут деньги Министерства Культуры? На поддержку, прежде всего, современного и актуального искусства. Мы работали с Андреем Владимировичем в одном учреждении под названием Третьяковская галерея, и он очень хорошо знает, как трудно купить в Третьяковку произведение реалистического искусства, на которое никогда у Министерства Культуры денег нет. И как легко впаять за много десятков тысяч долларов произведение актуального художника. Так что не надо делать из него мученика. Абсолютно.

Бажанов. Никто не делает мученика из Андрея Ерофеева, а что касается закупок для Третьяковской галереи и для других отечественных музеев, то я многие годы был членом экспертного совета закупочной комиссии, и все не так, как вы говорите. Акварель Брюллова может стоить всего бюджета современного искусства для России.

Морозов. Я тоже был членом закупочной комиссии, как и Вы, но я из нее демонстративно вышел, потому что главные деньги идут на Ваш Центр Современного Искусства. (Бажанов. Это неправда.) А все те 20 тысяч художников сидят без денег.

Ведущий. Про деньги это здорово, но я от вас не отстану: вы, Олег, можете действовать интуитивно, а Леонид Александрович такой роскоши лишен, он обязан на основе каких-то принципов отбирать работы для своего центра, отсеивать, предъявлять стратегию. Всех не уместишь. Критерии отбора.

Бажанов. Всех не уместишь, но, если быть жестким, то, может быть, и пяти стоящих художников сейчас не наберется. Ожидать, что в современном искусстве в России после таких катаклизмов и таких деформаций будет невероятный взлет, прорыв, не приходится. Тем не менее, мы на неплохом уровне, и есть все-таки порядка ста, а с молодежью уже и около двухсот, художников, за которыми стоит присматривать. И слава Богу, что мы, практики, кураторы, менеджеры искусства, уже не деремся, как за этим столом, а с тем же Зурабом Церетели делимся площадками. Я думаю, что мы уже преодолели самое опасное: старые обиды, мы уже не выясняем: а ты-то что делал при Советской власти?

Морозов. До 17-го года.