Темень

Нет, всё должно было быть не так. Проклятье! Николаю уже не помочь… надеюсь, он долго убегал, и ты ещё жив, Саша.

Пахло тёплым железом. Чёрная лужа крови разлита по полу, где пыль и серо-бурая грязь впитали в себя жизнь Николая. Мария глубоко вздохнула и почувствовала другой железистый запах – другую кровь! Охотник мягкой поступью двинулась туда, куда её утягивал запах – в Каплю.

Охотник сжала меч до хруста костяшек. Мария не рассуждала, не рефлексировала – всё её естество погрузилось в чувства. Глаз начал явственно распознавать мельчайшие детали, будто бы шахту озарил солнечный свет. Тёплое железо било запахом в нос, вызывало слюну во рту. Слух стал столь тонким, что охотник слышала, как ещё вытекает кровь из тела, что она оставила позади. Даже восприятие тела обострилось – охотник чувствовала касание воздуха и его малейшие шевеления. Сейчас и мошка не проскользнула бы мимо незамеченной.

Охотник зашла в Каплю. Глаза увидели вдали свет, уши услышали дыхание – прерывистое и тяжёлое, но несильное. Мария погасила фонарь, охотника обволокла тьма, сделала Марию лишь частью самой себя. Мария прищурилась, чтобы её глаза не давали отсвета. Медленно прошла мягкой поступью дальше, будто бы вовсе не касалась земли.

Саша лежал, оперевшись на стену. Чернота и грязь покрывали его лицо, большие белки испуганных глаз бегали из стороны в сторону. Из рассечённой брови текла кровь. Шахтёр не мог подняться, он вывихнул лодыжку. Мария аккуратно присела за небольшим каменным бугром.

В Каплю ведут два хода. Запах крови Саши идёт по руднику далеко. Особенно если учесть, что чудовища почти всегда обладают куда лучшим обонянием, чем упыри. Если чудище пойдёт по тому ходу, по которому шла я, то я услышу. Если пойдёт по другому, то в свете фонаря задвижутся тени, я увижу. Откуда бы оно не пошло, его лапы покрыты кровью, я учую. Николай убит недалеко. Если немного подождать, то оно явится. Я увижу его. Убью. Я убью его, надо ждать.

Мария стала частью тени, что окружали Сашу и поедали свет тусклого фонаря. Она стала недвижимым камнем, что жил наблюдением за миром, вдумчивым и дотошным. Подобно камню, она была лишена движения, потому лишь наблюдала, жадно схватывала всякое движение действительности, что попадало в сферу её восприятия. Вздымание и опускание груди Саши, течение его крови, как из брови, так и под кожей, дрожание керосинового огонька в лампе, танцы теней, кружение пыли в воздухе, текущую по стене каплю, движение испарины на лбу шахтёра. Сущность каждого движения отражалась в налитых кровью глазах, чьи зрачки сильно расширились. Сущность всякого движения отражалась в глазах, что теперь напоминали две сгнившие из центра вишни. Но вдруг Мария вздрогнула.

Зачем я это делаю? Чтобы убить. Я ставлю на кон жизнь, но не свою. Какого чёрта я творю?

Мария глубоко вздохнула и выпрямилась, вышла из-за бугра и зажгла фонарь. Саша побелел. Мария замахала фонарём, и Саша улыбнулся с облегчением. Охотник подошла к шахтёру.

– Господи, словами не передать… – зашептал Саша, но Мария прислонила палец к своим губам, и Саша смолк.

Девушка погасила свой фонарь, прицепила сашин фонарь к поясу, помогла встать шахтёру и взяла его под плечо, став ему опорой.

Долго они так ковыляли вдвоём, одни во тьме рудника, что растворяла всё вокруг, подобно кислоте. Подобно сильно нагретому йоду, окружающие их стены теряли свою форму, расплывались на воздухе, становились одним целым с воздухом. В свете фонаря бесилась тьма. Она измывалась над восприятием, заигрывала со страхом так, что в каждом шевелении виднелось зло. Хотелось, чтобы всё остановилось, чтобы весь мир умер, но не двигался более, чтобы своей смертью он успокоил движение образов, что рождало сознание.

Так видел всё Саша. Он был напряжён, словно вот-вот на шее его стянется петля. Однако он рад. Рад, что за ним пришли и рад, что не проделывает этот путь он в одиночку. Если бы шёл он в такой темени один, сошёл бы с ума. Если б остался в глубине шахты, сошёл бы с ума. Его нога болела, но хоть и маленькая, но крепкая и сильная женщина под его плечом давала ему столько сил, что он мог бы стерпеть и большую боль.

Мария же видела мир ярче и чётче. В напряжённых ситуациях она никогда не думает. По крайней мере не думает так, как думают люди обыкновенно. Она не размышляет, не погружена в эмоции и переживания – только в чувства. В такие моменты только то единственное заботит её внимание, что связывает её с миром – чувства. Тем не менее она тоже радовалась, хоть и не думала, почему.