- Товарищ полковник, я хочу сказать, что не могу работать с некомплектным делом. Я не хочу выяснять, как и кем это было сделано. Но если с меня требуют конкретных результатов и сроков, я должен оперировать всеми материалами дела, а не тем, что осталось.
В этот раз кулак без всяких стеснений обрушился на стол. Босар вскочил, багровея в лице.
- Если Семченко и Якушин решили, что эти материалы имеют прямое отношение к расследованию - я обязан ознакомиться с ними, - стараясь быть спокойным, закончил Максим.
- Молчать! От тебя что требуется, мент? Что, я тебя спрашиваю? Выяснить, кто организовал покушение на эту бабу и найти этого урода! Кто облил её бензином и подпалил? Кто всадил в неё семь пуль? Ты же мне какие песни поёшь? Два дня здесь, а уже права качать!
Максим опустил взгляд и промолчал. Он не чувствовал за собой никакой вины.
Молчал и Босар. Григорьев слышал его тяжёлое и частое дыхание.
- Я здесь решаю, кто и что будет расследовать, - чередуя слова одышкой, выпалил полковник. - Я! И точка на этом! Ты понял?
Максим поднял глаза и вздохнул.
- Никак нет, товарищ полковник
Босар отшвырнул скомканные листы и с силой оттолкнул короб с документами.
- То есть ты отказываешься от дела?
- Никак нет, товарищ полковник.
- Так что ты здесь целочку передо мной ломаешь? А?
- Во всех делах фигурирует ещё одно лицо. Кто-то его называет Инквизитором, кто-то Монахом, кто-то Святым Отцом, кто-то отцом Дмитрием, кто-то Димитром. Исходя из общих признаков собранных преступлений, Семченко предположил, что это одно и то же лицо. В письме к возможному преемнику он прямо указал на это.
- Твой Семченко был ещё той занозой в жопе! Фантазии развёл!
- Я не думаю, что перед смертью этот человек...
- Всё, - махнул рукой Босар. - Всё это лишь слова. Мне нужны конкретные доказательства существования этого Инквизитора.
- Да.
- Так занимайся этим. Ты с фигурантами дела Пучкиной общался?
- Нет ещё.
- Чего же стоишь?
- Разрешите идти?
- Вали к такой матери!
Максим, находясь в некотором замешательстве после такого крутого общения, дёрнулся было отдать честь, но вовремя остановился, вспомнив, что одет по-гражданке, и пошёл к дверям.
- Максим Фадеевич! - окликнул его Босар, когда Григорьев уже открывал дверь.
- Да, Лев Евгеньевич...
Он обернулся. Начальник подходил к нему, крутя шеей и оттягивая расшитый серебром ворот форменной рубашки.
- Хорошо, я тебе устрою знакомство с полным делом. Устрою. Мне на это нужно время. День, два.
- Спасибо.
- Что мне твоё спасибо? - снова повысил голос было уже успокоившийся Босар. - Мне тебя рекомендовал лично твой начальник майор Невада, как самого толкового и сообразительного из всех ему известных следователей Киевского Главка. Комедии ты ломать не будешь. Говоришь надо - значит, надо. Будет тебе весь комплект. Эх, Семченко!.. И оттуда достал!
- Спасибо, - повторил Максим и осёкся, видя, как набухают жилы на шее начальника. - Извините...
Босар махнул рукой, мол, не нужны твои извинения.
- Ты не знаешь, в какой жар придётся лезть! В пекло, твою мать! В самое пекло! Ты даже не представляешь, под что нас подписали.
- Не понимаю, Глеб Евгеньевич, - признался Максим.
- То-то и оно! Держи язык за зубами так, как никто и никогда! Ни-кто, Максим!.. Делаю это ради дружбы с Невадой, и ради твоего отца... Да! Он мне когда-то очень сильно помог. Знаю я Фадея Петровича. Передай ему привет.
- Обязательно.
- Ступай. Работай. С замминистра я сам поговорю...
Когда Максим повернулся обратно к дверям, почувствовал одобрительное, отеческое похлопывание на своей спине. В начале этого разговора он опасался, что запросил лишнего, затем нисколько не сомневался в том, что достаточно будет и того, что есть в коробе. Теперь же, оставив за спиной кабинет начальника, был полностью уверен в том, что все сомнения и опасения на самом деле пусты. Стало абсолютно очевидным, что полковник Босар за гневом прятал отчаяние.
Офис участкового после недавнего ремонта выглядел свежим и нарядным. Очень сильно и парко пахло свежей краской, с которой едва мог справиться и свежий, уже по-настоящему весенний бриз, легко проникающий в помещение сквозь зарешечённые распахнутые окна. Хозяин, немолодой тучный капитан, заботливо расставлял различные безделушки и фотографии в рамочках по полочкам многочисленных новеньких застеклённых шкафов. Здесь были и детские игрушки, и фотографии самих детей, и других людей, которые, судя по всему, были очень дороги капитану Завальному. Делал он всё это с той неторопливостью и заботой, с которой обычно демонстрируют гостям свои радости и достижения нескромные, но успешные хозяева. Реликвий и родственников у Завального было во множестве.