Читаем Темная Башня. Путеводитель полностью

После падения Гилеада Роланд сознательно ищет человека в черном, понимая, что только через него он сможет добраться до Темной Башни. Откуда приходит это знание и где он выходит на след человека в черном, остается неясным. Кострища, оставшиеся после Уолтера, — вещественные улики, и следуя им, Роланд повторяет путь человека в черном по пустыне[296]. Вид кострищ радует Роланда. Они подтверждают, что Уолтер — человек.

Человек в черном расставляет Роланду ловушки. Это и Сильвия Питтстон в Талле, и Джейк в пустыне, и отец Каллагэн с Черным Тринадцатым в Калье Брин Стерджис. Каллагэн говорит Уолтеру, что тот жесток, и удивляется, видя искреннюю боль в его глазах. «Я такой, каким сделали меня ка, Король и Башня. Мы все такие. Мы загнаны в рамки, из которых нам не выйти». Когда Каллагэн предполагает, что Роланд выше ка, Уолтер подается назад, как от удара. Каллагэн понимает, что он богохульствует, а Уолтер такого не приемлет. «Никто не может быть выше ка, лжепророк… комната на вершине Башни пуста. Я это знаю».

Уолтер точно не выше ка. Когда Роланд настигает его после многих лет преследования, он, как гном, должен выполнить возложенные на него обязанности, в частности, показать Роланду его будущее и объяснить природу вселенной и Башни. Он мог бы убить Роланда во время их долгого ночного разговора, но боится того, что может случиться с Башней, если он это сделает. А кроме того, ему нужен Роланд, чтобы закончить операцию, которая приведет к появлению Мордреда.

Роланд и Уолтер/Мартен/Флегг — две стороны одной монеты. Флегг верит, что Роланд позволяет ему совершенствоваться, подняться даже выше, чем определено ему судьбой. До Роланда Уолтер был всего лишь бродягой, оставшимся от давних дней, наемником, который убил многих и многих, со смутным желанием проникнуть в Башню до того, как она рухнет.

Теперь его цель — стать Уолтером Крайнего мира, Уолтером Всех миров. Как Роланд, он хочет подняться на вершину Башни и посмотреть, есть ли кто-нибудь (что-нибудь) в комнате наверху. Он хочет использовать Мордреда, которого помог создать и которого боится, чтобы войти в Темную Башню и низвергнуть Алого Короля, дабы самому править хаосом, возникшим после падения Башни. Его план — позволить Мордреду убить Роланда, потом самому убить Мордреда и взять его ногу с родимым пятном на пятке, ключом к Башне. В последние моменты своей жизни он осознает, что ошибался: ибо вход Башню гарантировало не родимое пятно, а красная отметина на теле паука.

Он презирает Роланда, который противостоял ему на каждом повороте. В раздражении он даже забывает о своей цели.

«Дело совсем не в Темной Башне, если хочешь знать правду. В Роланде, который не выходит у меня из головы и сердца, — говорит он Мордреду. — Я хочу его смерти… За то долгое и пыльное преследование… за упрямство, с каким он отказывался отступиться от Башни, какие бы препятствия ни возникали у него на тропе. Но больше всего — за смерть его матери, которую я когда-то любил… Или по крайней мере с которой спал… Я знаю только одно: Роланд из Гилеада жил слишком долго, и я хочу, чтобы этот сукин сын лег в землю» (ТБ-7).

Уолтер встречает достойного соперника в младенце Мордреде. Колдун верит, что он принял необходимые меры предосторожности, но допускает роковую ошибку. Мордред думает, что Уолтер — дурак, который «настолько поглощен своими приключениями в прошлом, что даже не подозревает о грозящей ему опасности». Уолтер к тому же и слишком стар, пусть из тщеславия не хочет этого осознать. Слишком уверен в себе. Слишком глуп.

В последние моменты своей жизни Уолтер понимает, до какой степени он недооценил способности Мордреда. В наказание за то, что Уолтер позволил ярости ослепить его, Мордред символично заставляет Уолтера вырвать собственные глаза и отдать ему, Мордреду. Уолтер Тусклый становится Уолтером Темным. Все знания, накопленные Уолтером за долгую жизнь, переходят к Мордреду, когда тот пожирает свою жертву. А Мордред таки понимает, что означает «почти бессмертный».

Мордред Дискейн

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука