Читаем Темная Башня. Путеводитель полностью

Вместо того чтобы сразу мстить Мартену, Корт советует Роланду подождать. Уолтер потом скажет Роланду, что Корт дал ему плохой совет, но молодому стрелку не довелось решить, следовать ему этому совету или нет. Оставив своих друзей ухаживать за израненным учителем, Роланд идет в город и проводит свою первую ночь с женщиной, что является вторым ритуалом посвящения в стрелки. А на следующее утро отец отправляет его в Меджис, чтобы Мартен не смог дотянуться до него.

Как Давид, Джейк — оружие, которым необходимо пожертвовать во имя Башни. «Готов ли я бросить этого мальчика в человека в черном?» — задается он вопросом. Он гонит мальчика от себя, слыша эхо в своих словах. Точно так же Мартен прогнал его из покоев матери.

Джейк задается вопросом, а вдруг он недооценил стрелка, когда Роланд спасает мальчика от медленных мутантов, которые напали на них следующим днем. Притянутые жизненной силой Роланда и Джейка, эти бесформенные существа, искалеченные бездумно развязанными войнами и катастрофическими экспериментами Древних или работавшие слишком близко от кузницы Алого Короля, окружают дрезину. Роланд пристреливает всех, кого может, но их слишком много. Они хватают Джейка, пытаются вытащить его из дрезины. Но Роланд еще не готов отдать мальчика. Он знает: это не место для жертвоприношения. Он борется за жизнь мальчика и в конце концов спасает его.

Роланд удивляет Джейка второй раз, когда отправляет его в темноту расчищать камни, завалившие рельсы. И вновь подозрения Джейка, что его предлагают в жертву, не находят подтверждения. Роланд достаточно долго держит мутантов под контролем, так что Джейк успевает расчистить путь и вновь залезть на дрезину.

Несколько дней спустя Джейк и Роланд впервые за все время путешествия под землей видят свет и попадают в большую пещеру, пересадочный узел, где пересекаются несколько железнодо-рожныхлиний. Они выбирают тоннель, на котором указано: «ЛИНИЯ 10 К ПОВЕРХНОСТИ И НА ЗАПАД». Хотя стрелок победил Корта многими годами раньше, он все равно направляется на запад.

Центральный терминал, который напоминает Джейку станцию подземки, еще одно свидетельство того, что в этом мире все разваливается. В магазинах вещи давно ушедших дней. Система рециркуляции воздуха скрежещет, в воздухе чувствуется металлический привкус. Техника отработала тысячи лет и, похоже, ее ресурс на исходе.

Джейка покидает уверенность в себе. Он не хочет идти дальше. «Ты не получишь то, что тебе нужно, пока я не умру», — говорит он. К удивлению Джейка, стрелок соглашается и делает вид, что покидает его. «Как легко ты блефуешь с этим мальчиком», — думает Роланд и ненавидит себя за это, зная, что у Джейка в этом мире больше никого нет, и только он может помочь мальчику пожить еще какое-то время, пусть и недолгое.

На мгновение у Роланда возникает желание отказаться от поставленной цели и повернуть назад, подождать, пока Джейк повзрослеет. Это не первый раз, когда в голову стрелку приходят такие мысли. В Меджисе он думал о том, чтобы сбежать с Сюзан Дельгадо. Но Роланд знает, что попытка повернуть назад означает смерть для них обоих и для всего живого.

Джейк покупается на хитрость Роланда и бежит за стрелком, который едва не прибавляет скорости, чтобы покинуть мальчика навсегда. Держа Джейка, который запрыгивает на дрезину, Роланд знает, что смерть мальчика, какой бы она ни была, близка.

Их последним препятствием становится хлипкая эстакада в конце тоннеля. Джейк не доверяет эстакаде и убеждает Роланда бросить дрезину и остаток пути пройти на своих двоих. Проверив древнее сооружение, Роланд соглашается с мальчиком. Сгнившие шпалы ломаются у них под ногами, а кое-где зияют широкие провалы.

Эта эстакада — предвестник моста, тоже древнего и таящего опасность, по которому Роланд и его друзья должны попасть в город Луд. Как и мост в «Бесплодных землях», эстакада подводит Джейка. Когда выход из тоннеля уже совсем рядом, внезапно появляется человек в черном, и одновременно Джейк срывается с эстакады. Роланд разрывается между двумя желаниями, и в такой ситуации за время своего похода он окажется еще не раз. Иногда ему и членам ка-тета будет удаваться найти способ решать возникшие проблемы по очереди, но в этот момент Роланд может разрешить только одну из двух. Джейк висит над глубокой пропастью, моля о помощи, но человек в черном говорит: «Ну, иди же, стрелок. Иначе тебе никогда меня не поймать!»

Мальчик или Башня? Роланд не может устоять перед стремлением достичь поставленной цели. Он оставляет Джейка, который падает в пропасть, умирая вторично. Хотя Кинг потом пытался взять на себя вину за то, что его стараниями Джейк очутился в такой ситуации, в конце концов автор говорит, что Роланд действовал по собственной инициативе. И последние слова мальчика будут преследовать стрелка: «Тогда иди. Есть и другие миры, кроме этого…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука