Должно быть, я бежала – и плакала – дольше десяти минут, по большей части вверх по склону, вдоль прибрежной дороги к скалам, выходящим на бухту Блексэнд. Это был самый быстрый путь до дома, когда прилив был так близко, в обход камней, не дававших просто пройти по песку. Я чувствовала себя такой одинокой. Я не могла перестать думать о мальчике, поцеловавшем меня, а затем обозвавшем ненормальной, и о том, что он был прав. Я была ненормальной и никто меня не любил. Никому я даже не нравилась, даже не своим родным. Мне казалось, что сердце дрожит у меня в груди.
Я была на полпути к дому когда это случилось. Прямо на вершине скалы, но так близко к песчаным дюнам и потайной тропе, которая вывела бы меня к нашей части бухты Блексэнд, и к перешейку, соединившему бы меня с Сиглассом. В тот момент я хотела только одного – вернуться к себе в спальню незамеченной, закрыть дверь и запереться от мира навсегда.
Я услышала музыку прежде, чем увидела машину. Я узнала машину Конора по песне
Но машина не притормозила.
На мне были лишь джинсовое платье-комбинезон, полосатая кофта с длинными рукавами, радужные колготки и кроссовки с маргаритками, а Хэллоуин выдался особенно холодным. Я набросила на себя свой костюм из простыни, пытаясь согреться, пока шла вдоль дороги. Меня не заботило, что я смахиваю на призрака, потому что я себя им ощущала. Может, Конор счел меня всего лишь призраком, въехав в меня на скорости тридцать миль в час. Я уверена, в противном случае он бы затормозил.
Я помню, как пролетела по воздуху. Высоко, как птица. Было совсем не больно. Даже когда я приземлилась на дорогу. Белая простыня тоже полетела, а затем упала на меня, прикрывая лицо, словно объявляя мою смерть. Машину занесло, она резко и внезапно остановилась, освещая фарами простыню и меня под ней. Кругом все было таким совершенно неподвижным, тихим и спокойным.
Пока одна из дверей машины не открылась.
Первым я услышала голос Лили. Она звучала ужасно пьяной.
– Какого хрена это было?
Потом открылись еще две дверцы.
– Думаю, ты во что-то въехал, – сказала Роуз. – Нужно было смотреть на дорогу, а не играться с магнитофоном.
– Поверить в это не могу, – сказал Конор, звуча еще более пьяным, чем мои сестры. – Оно появилось из ниоткуда.
– Оно? – сказала Роуз. Я слышала, как она медленно приближается ко мне. Словно я была раненым животным на обочине. – Это что, костюм Дейзи? – шепотом спросила она. – О, боже, ты что, сбил Дейзи?
– Нет! – сказал Конор. – Нет, это просто простыня.
– Простыни не отскакивают от капота, – сказала Лили.
Один из них стащил простыню. Думаю, это была Роуз, потому что первым я услышала ее крик. Это был нежный крик, если такое возможно. Я хотела заверить ее, что я в порядке. Но в тот момент я поняла, что не могу говорить или открыть глаза или даже двинуться. Мне было всего тринадцать, но я умирала уже восемь раз. Даже если бы мое сердце остановилось, я знала, что можно запустить его снова. Так всегда было в прошлом. Им просто нужно было позвать на помощь.
– Что мы наделали? – прошептала Роуз. – Что. Мы. Наделали? – Во второй раз она истерически прокричала слова.
–
– Это не помогает, – сказала Роуз. – Нам нужно помочь Дейзи.
Она прощупала пульс и я помню, какими теплыми были ее дрожащие пальцы на моей холодной коже. Я хотела, чтобы она подержала меня за руку и сказала, что все будет хорошо.
– Она ударилась головой. Выглядит очень плохо. Очень много крови… очень. – Роуз склонилась надо мной и я ощутила запах алкоголя в ее дыхании. – Я не могу нащупать пульс и… не думаю, что она дышит. – Роуз начала громко всхлипывать. – Нам нужно найти телефон и вызвать «скорую».
– Как? – сказала Лили и я услышала, что она тоже плачет.
Мы знали, что они не смогут позвать на помощь, не заехав в город или в Сигласс, где им нужно было бы спуститься по скале и пересечь перешеек, чтобы добраться до телефона бабушки. Оба варианта заняли бы минимум двадцать минут, а к тому времени могло быть слишком поздно, если вообще не было уже в тот момент. В 1988-м у нас не было мобильных. Даже теперь в этом уголке корнуэльского побережья нет сигнала.
– Погодите, – сказал Конор. – Нам нужно это обдумать, пока мы не сделали чего-то, о чем пожалеем.