Темная икона

- А что тут понимать? Все по вашим поповским сказкам - наказал боженька за богохульство. Вы должны быть довольны.

- Да мало ли было этого богохульства? Сколько церквей порушили, никто не окаменел! – воскликнул Серафим. – А за одну икону – такое?

- Кто ж вашего бога разберет, – усмехнулся Коля.

Из сеней послышался стук, Коля вскочил и направился к входной двери.

- Это я, Митя, – раздался голос постового. – Дайте горяченького хлебнуть, замерз, как собака.

Коля взялся за засов, но подскочивший священник отвел его руку и одними губами прошептал:

- Погоди открывать…

- Да вы чего! – возмутился Коля и стряхнул его руку.

- Погоди! – сердито прошептал Серафим.

Массивным наперсным крестом он перекрестил дверь. Постовой недовольно сказал:

- Ну что вы там? Отворяйте, рук уже не чувствую!

Коля оттолкнул священника, снова взялся за засов, но тут же застыл, словно парализованный, потому что из-за двери послышалось:

- Митенька замерз. Холодно тут. Холодно Митеньке.

Голос был постового Дмитрия, но звучал дурашливо, глумливо.

- Погреться бы у вас… ручки погреть Мите. Пустите меня.

Дверь содрогнулась от сильного удара, и Серафим оттолкнул Колю, заслонил его собой.

- Это не постовой, – прошептал он. – Не вздумай пускать.

- Митяй, дурак ты, и шутки у тебя дурацкие! – сказал Коля.

В ответ в дверь снова бахнуло, кто-то тихо рассмеялся.

- Иди, глянь в окно в горнице! – прошептал Серафим.

- Зачем? – округлил глаза Коля.

- Иди, сказал!

Коля шагнул в комнату, отодвинул занавеси и глянул на двор – там, ежась от снега и ветра, курил постовой Митя. Буханье в дверь продолжалось. Коля бросился в сени и возбужденно прошептал:

- Там… там…

- Дмитрий? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал священник.

- А это тогда кто? – кивнул на дверь Коля. – Как Митяй пропустил? Почему не слышит?

В щель снова глумливо кинули:

- Она устала. Устала Зоенька. Скоро выпустит!

Послышался скрип снега – от двери удалялись.

- Так я и знал! – воскликнул Серафим.

- Что? Что?

- То-то я сомневался, что Божье дело тут творится! Когда с Богом-то, легко все, светло, не страшно. А тут – поседеешь!

Священник кивнул на неподвижную девушку.

- Да можете вы объяснить, что тут творится! – крикнул Коля.

Священник подошел к Зое и ткнул в доску.

- А ну-ка, иди глянь на эту иконку.

- Да не пойду я никуда, – проворчал Коля со своей лавки; Зою он боялся.

- Боишься что ли? – хмыкнул Серафим. – Да иди, не укусит она тебя.

Коля неохотно приблизился к девушке, стараясь, впрочем, не подходить вплотную.

- Вот смотри, – священник указал пальцем на пару буковок на исподе доски. – Видишь?

- Ну, буквы какие-то.

- Буквы… – передразнил Серафим. – Это явно подпись. Видишь – инициалы и какая-то фамилия сокращенно.

- Ну и что?

- А то! Иконы не подписывают! Это не картина.

- Ну и что из этого?! А эту кто-то подписал!

- Я не думаю, что это икона. По крайней мере, точно не православная икона и не изображение Николая чудотворца.

Серафим подошел к иконостасу, отодвинул белую полотняную шторку.

- Глянь. Пылищи тут куча…

Коля привстал на цыпочках, посмотрел на полочку, где стояли два небольших образа. Посередине в пыли была полоса – очевидно, именно отсюда Зоя сняла икону. Но она не совпадала с шириной доски, которую Зоя держала в руках, снятая икона явно была меньше.

- След не совпадает… – протянул Коля.

- То-то и оно.

- Ерунда какая-то.

Серафим пожевал губу и сказал:

- Надо еще раз опросить тех, кто кутил в доме Клавдии. Кто-то из них врет. Поможете мне? Люди, когда видят милицейские погоны, как-то сговорчивее… Да и не местный я, вас скорее послушают.

Коля высоко поднял бровь и не сказал ни нет, ни да.

***

Нине он ничего не рассказал про то, что происходит в доме Болонкиной, и на все вопросы жены отвечал уклончиво. Однажды ночью, в свой отсыпной, он проснулся среди ночи от знакомого тошного чувства – его слегка мутило, гулко стучало сердце, гоня пульсирующую кровь к голове.

Он тихо слез с кровати, стараясь не разбудить посапывающую Нину, прошлепал босыми ногами на кухню. В одних семейниках сел на табуретку, и, не включая света, закурил. За окном в крошечной амплитуде покачивался фонарь, конус света чуть заметно колебался. Падал редкий снег, а в Колиной голове прокручивалась снова и снова фраза из песни Бернеса: «Темная ночь разделяет любимая нас… Темная ночь…»