Темная комната

Однако, принятие жизни оказалось сложным видом искусства. Вроде бы и никаких внезапных ударов не приключалось, но Алена все время будто чего-то ожидала, страшилась, а потому проваливалась в себя, в свои мысли, в странные навязчивые созерцания и уже не видела окружающего. И снова брела по дну уныния и беспросветности.

– Просто смотри и слушай, – поддерживал ее папа терпеливо, тепло, но настойчиво. – Не погружайся, смотри вокруг. Будь внимательна снаружи, а не изнутри. Когда тревога давит на тебя, ты будто духовно засыпаешь, чтобы спрятаться от нее. А ты… Как уловишь себя, что погрузилась, спряталась, тут же бодрись, гляди вокруг и всплывай на поверхность. Смотри и принимай все, что сможешь. Оно все Божие. Выделяй хорошее и красивое.

– Мне как-то… – задумалась Алена и поняла, что просто боится – дико, до дрожи в самом основании души. – Как ты говорить – тревога давит меня. Боюсь я Божьего… Кто знает, что Он делает и куда меня ведет…

Папа вздохнул, глянул сочувственно и задумался. Потом дал знак официанту, чтобы принес счет.

– Депрессии всегда бывают только от того, что человек тонет в тревожности, опускается на дно своей души и там прячется, – объяснил он так, будто разбирался в устройстве души. – А ты всплывай, а то задохнешься. Мы люди, мы дышать должны. Поэтому наша жизнь не на дне, а на поверхности, хоть там и волны или ветер. Зато и солнце там.

И следующие дни Алена всплывала, как могла. Она часто обнаруживала себя на дне, в какой-то хрупкой раковине с иллюзией безопасности, но чувствовала в эти моменты, как тяжелая вода жизни давит на нее. И она всплывала, тонула, потом опять всплывала.

И что-то у нее стало получаться. Оказалось, что жизнь нужно просто терпеть, как читатель терпит сложную, но интересную книгу. Если спрятаться и читать бегло – ничего не понятно. Если же читать вдумчиво, становится яснее, образы ярче и четче, но внимания требуется куда больше.

Вот, что такое жизнь – это чтение тяжелой, местами непонятной, но предельно значимой книги!

И Алена училась читать ее внимательно, вглядываясь в детали и принимая сложные места, как неизбежную и необходимую данность. В конце концов, если не читать эту непростую книгу, называемую жизнью, то жизнь ли будет прожита в итоге? Или туман мимоходящий, в котором нет ничего, кроме клубящегося пара пустых страхов и печальных, тревожных воспоминаний?

А через неделю они уже въезжали в Ейск на большом желтом такси.

Лето

Отцовский дом оказался большим и многосложным нагромождением строений – к основной части дома в разное время прилеплялись дополнительные пристройки, и теперь здание походило на город-крепость, пережившую целые эпохи.

У ворот встречали отцовские сыновья, Аленины братья, с цветами для сестры.

Алена едва не расплакалась, когда парни бросились ее обнимать и чуть ли не на руках внесли в дом.

А потом еще, когда заметила, что все они один в один, как и она сама, похожи на отца.

И когда увидела свой портрет на стене. И когда почувствовала себя частью большой семьи и поняла, что мама и дочь – это не семья. Это дружба, это роднее, чем что-либо на Земле, но не семья. А семья – это целый мир, где во всем ощущается полнота и где отношения сплетаются сложнее и многообразнее, как в большой жизни среди людей, но ближе, теплее и доступнее.

Самой большой комнатой в доме была кухня – огромная, совмещенная со столовой комната, обшитая светлой, почти белой деревянной вагонкой. Окно во всю южную стену до того низко к полу, что и самый пол этот казался раздавшився во всю комнату подоконником.

– Да, – отозвался папа, когда Алена улыбнулась своему наблюдению. – Мы тут живем, знаешь, как на подоконнике. У всего мира на виду. Это полезно – без людей и мы не люди.

Братья приняли Алену враз. Старший звал ее к морю, к яхте, построенной собственными руками. Средний, который уже заканчивал учебу в техникуме, играл для нее на гитаре и взялся и ее обучить испанскому бою, а младший, которому едва исполнилось четырнадцать, и вовсе вис на ней, как на родной мамке.

Женщин в доме не было, и Алена боялась спрашивать, почему.

Впрочем, каждый день с раннего утра к ним наведывалась соседка баба Маня, которая входила в дом по-свойски, как домой, наводила порядок на кухне, стряпала, полола сорняки в клумбе или просто ворчала для порядка.

Алену она приняла настороженно, долго и навязчиво расспрашивала, не отвечая на робкие шутки и обрывая Аленину речь, когда вздумается. Но Алена, по просьбе и совету отца, терпела от нее эти простые придирки, как терпят комаров, не способных испортить красоту лета.

– Критику просеивай, как песок на стройке, – советовал отец, когда видел, как Алена съеживается от старухиных придирок. – Мусор отсеивай и выбрасывай без драмы. А что по уму – к тому прислушивайся. Иногда даже лютый враг наведет на трезвую мысль своей критикой.

Алене выделили комнату, которую, как оказалось, давно продумали и подготовили для нее. Здесь тоже одна из стен была почти полностью стеклянной, как на кухне, только выходило это окно на восток.