Темная комната

– Чтобы было веселее просыпаться! – заметил младший. – Это я сам придумал! У меня такая же, только сверху, над твоей. Я буд стучать тебе по утрам, а ты мне!

Странно, но Алену умиляла даже эта смешная возможность перестукиваться с собственным братом. Это тебе не звук холодильника на кухне, который только подчеркивает одиночество. Это настоящий живой человек. Да еще и братик!

Жизнь вошла в иное течение – мирное, светлое и даже ласковое.

Но тревога вернулась, когда баба Маня принялась ворчать об Алене прямо в ее присутствии. Она жаловалась всем, кто был рядом, что в доме девка живет попусту, что толку от нее не получается, что могла бы хоть чем-то помогать семье. Хоть бы какую баланду приготовила! А нет, сидьмя, мол, сидит.

Отец осаживал соседку, иногда и весьма жестко на Аленин взгляд, а братья отмахивались от ее бормотаний шутками и Алену теми же шутками пытались ободрить.

Но тревога снова замаячила, неотступно погружая Аленину душу в пустоту. Как реагировать на неприятную, жгучую критику? Просеивать, как песок? И что в остатке? То, что она живет в чужом доме за чужой счет уже несколько недель и ничего толком не делает?

Вообще-то, если сказать по правде, Алена старалась со всеми, по крайней мере там, куда бабе Мане было не дотянуться: высаживала овощную рассаду на даче, помогала младшему с уроками, часами выслушивала новые гитарные аккорды, которые в этом доме слушать уже никто не хотел.

Да и на кухне не позволяла себе сидеть без дела. Но приготовить баланду… Она не решалась: то, что они ели обыкновенно было для нее в новинку: почти до черна прожаренная рыба или щи с хрустящей, совершенно сырой капустой. Она не только не могла такого приготовить, она бы ни за что не решилась на такой кулинарный эксперимент.

Однако, что-то делать было нужно.

И Алена несколько дней раскачивалась, воодушевлялась, захлебываясь волнами тревоги и вынося уколы бабы Мани, но никак не могла решиться подойти к плите. Она боялась приготовить что-то привычное для них, но на пермский лад, а значит, совсем по-другому.

Наконец, рискнула и взялась-таки за готовку. Дело начала спозаранку, пока во дворе не появилась сварливая соседка. Обходя в памяти знакомые блюда, она выбрала никому здесь неизвестные пельмени с редькой и уральские мясные посекунчики.

Работа пошла привычно, по накатанной еще в те давние времена, когда она работала в ресторане. Но и эти знания и опыт казались ей недостаточными, неуверенными и уж точно меньшими, чем опыт бабы Мани. И Алена останавливалась, замирала, закрывала глаза и, сдерживая слезы и часто дыша под натиском внутренних нервных волн, разговаривала в душе сама с собою. «Мы умеем готовить?» – спрашивала она своего внутреннего собеседника. – «Да, мы очень хорошо готовим.»

«Но ведь может не получиться? Может, но мы не знаем наверняка.»

«Значит будет все хорошо? Нет, мы и этого не знаем наверняка.»

«Что же тогда? Может зря мы за это взялись? Не важно, мы уже начали, нужно просто сделать это.»

«Но может не получиться? Может, но мы сделаем это все равно».

К завтраку, когда отец и братья, которых в своих мыслях она иногда дерзко называла «мои мужики», проснулись, Алена накрыла на стол и встречала их на кухне в беленьком передничке, вся пышащая от печи и от внутреннего жара, который вспыхнул в ней, когда она и без мужиков поняла, что все-то оно удалось. Все удалось!

Ребята, чтобы поддержать ее, деланно обрадовались неизвестным блюдам, но, распробовав чудные пельмешки из редьки и не менее диковинные пирожки с грубо посеченным мясом, они восторгались уже по-настоящему, а папа много шутил и подтрунивал над бабой Машей:

– Марь Никитишна, а ты умеешь «покусунчики» готовить? – и повертел перед нею пирожком.

Баба Маня недовольно покосилась на неведомое лакомство, уставила руки в боки и с обидой пригрозила:

– Подождите еще! Вот захотите борща, посмотрим тогда, чего она вам наварганит. Знаем мы ихние щи, капусту так проварят, как тряпку какую. Знаем мы!

Но папа не унимался, безуспешно предлагал ей пельмени с редькой, советовал научиться их готовить для постной кухни, а на Алену смотрел с восторгом и благодарностью.

И только сейчас счастливая Алена поняла, что за тревогой обязательно что-то есть, что за нею что-то важное, что тихо приходит в сердце и умиряет, утешает и делает все маленькое маленьким, а важное – важным.

Вечером, когда она рассказала о своем выводе отцу, тот обнял ее, приласкал по волосам и подтвердил:

– Так и есть, слава Богу, что ты уже до этого дошла! Тревога только пугает, но она, знаешь, как бы это сказать? Она как радиоактивное топливо – из нее можно много выработать энергии для твоего дела. Главное, в реактор сунуть, а не за душу, радиация все-таки.

– Получается, что если тревогу преодолеть, то за нею обязательно «все хорошо»? – улыбнулась Алена, почти иронизируя над своей оптимистичностью и чувствуя себя глупой, но счастливой первоклассницей.