Темная комната

Мы расселись в автобусе и поехали, но почему-то не на улицу, на которой снимали антенны, а вниз по извилистой дороге к реке. Автобус съехал на лёд и покатил посередине. Справа поднимался обрывистый берег.

— Стоп! — сказал вдруг Яков Борисыч.

Автобус остановился, все вылезли, подняли головы. Оператор вытащил камеру, поставил, пригнулся к глазку.

Над обрывом виднелись крыши домов — тех, с которых мы только что сняли антенны. Выше всех казался старенький дом Василия Зосимыча, потому что он стоял к обрыву ближе других Белый дым вертикально поднимался из труб. Все смотрели вверх, и белый пар струями поднимался между поднятых ворот ников.

— Ну что ж… годится! — сказал оператор, распрямляясь. — Годится!

Я ликовал. Ведь это я убрал антенны, которые могли всё испортить, именно я, пускай об этом никто почти не знает!

— Так. Где делаем прорубь? — Яков Борисыч вышел вперёд.

— А есть уже прорубь, — неожиданно для себя проговорил я.

Все посмотрели на меня.

— Там, за этим мысом, — я махнул.

— Поехали, — подумав, сказал Яков Борисыч.

Мы обогнули мыс и подъехали к проруби. Все вылезли снова, оператор вытащил свою камеру, треножник, согнулся, подвигал вделанную в камеру маленькую поперечную ручку.

На обрыве был виден дом Василия Зосимыча и ещё два дома с этой улицы.

В трёх шагах от нас дымилась чёрная прорубь.

— Нормально! — откидываясь, сказал оператор.

— Молодец, мальчик! — Яков Борисыч положил мне руку на плечо.

Мы сели в автобус. Я был горд. Я посмотрел на Зиновия — и он мне дружески подмигнул.

Вернувшись обратно, Яков Борисыч, Зиновий и оператор ушли в комнату совещаться. Я, ожидая их решения, ходил в коридоре.

Наконец Зиновий вышел.

— Ну… что? — спросил я.

— С тобой пока неясно… Надо поговорить.

— Так давайте — поговорим!

— Да? — Зиновий посмотрел на меня. — Ну, пошли. Мы вошли в комнату Якова Борисыча.

— Вот, Яков Борисыч, — сказал Зиновий, — предлагается на роль Стёпы.

Яков Борисыч долго смотрел на меня.

— Ну-ка… подвигайся чуть-чуть, — сказал Яков Борисыч.

— Как?

— Ну, станцуй что-нибудь! — сказал Зиновий.

— Вальс! — закричал я.

— Стоп, стоп! — закричал Яков Борисыч, когда я случайно чуть не сшиб телевизор.

Они с Зиновием пошептались.

— Ну, покажи что-нибудь… какую-нибудь мимическую сценку.

— Мимическую?.. Борьба с удавом! — Я стал показывать.

— Стоп!.. Стоп!.. — закричал Яков Борисыч. — С удавом ты вообще весь дом нам разнесёшь.

Они ещё пошептались.

— Ну, прочти что-нибудь.

— «Бородино»!

— Не надо! — сразу сказал Яков Борисыч.

Они снова шептались, потом Зиновий взял меня за плечи и вывел в коридор.

— Ну как? — спросил я.

— Понимаешь, — сказал Зиновий, — основная твоя сцена — с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!

— Кто?.. Я?!!

Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.

Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором, я уже видел, стояли Зиновий и Яков Борисыч. Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.

— Молодец… далеко пойдёшь! — сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.

После обеда было собрание — и Яков Борисыч представил меня группе.

— Вот… прошу любить и жаловать… новый исполнитель роли Степана.

— А Чудновский?

— Чудновский отпал, — сказал Зиновий.

Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость — участие в их фильме… не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.

Мы вышли из Красного уголка с Зиновием.

— Да-а-а, — задумчиво говорил Зиновий, — всё-таки суровая это вещь — сцена в проруби!

— В какой… проруби?

— Ну, в какой, в какой!.. Которую ты нам показал!

— А какая там сцена?

— Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.

— А зачем? — Я разволновался.

— Ну, совесть его замучила. Понимаешь?

— А когда мне нужно будет это делать?

— Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?

«Не я… Но все равно — зачем?!»

— А нельзя по-другому?

— Как по-другому? — недовольно спросил Зиновий.

— Ну, изменить. Чтоб он не гибнул…

— На что заменить? На борьбу с удавом? — Зиновий усмехнулся.

— Точно! — обрадовался я.

— Или, может, на «Бородино»? — сказал Зиновий. — Добегает до проруби, читает с выражением «Бородино» — и идёт обратно!

— Хорошо бы! — сказал я.

— Нет уж! — сказал Зиновий. — Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!

— Имею! — вдруг сказал я.

Я собирался рассказать о том, как мы отобрали у старого человека ёлку, но остановился.

— Имею, — сказал я. — Однажды, летом ещё… смотрел я на улицу из окна. Вдруг — скрип! — «Москвич» резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами — бац, бац! — того человека, который перед капотом «Москвича» оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот — поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.