В ту ночь он молился Дере, прося у нее прощения за забывчивость и моля о помощи. Но если она и слышала, то не подала знака, и Каландрилл уснул, обеспокоенный, что, может, она отвернулась от них и решила отдать лиссеанцев во власть Безумного бога и обречь их на ужасную судьбу. Он не мог с этим смириться, но сомнения не отпускали его, и утром он проснулся хмурый, как и Катя.
Каландрилл ругал себя за пессимизм, но целый день ничего не мог с собой поделать. Порывы резкого ветра гнали с Узкого моря серые облака, принесшие с собой дождь. Это вконец испортило ему настроение.
Они пересекли вересковую долину и болота, и теперь впереди их ждали однообразные холмы и луга, покрытые бесцветным под бледным солнцем дерном. Дорога петляла меж невысоких холмов, словно обещая подарить что-то необычное за ближайшим поворотом. Земля по обеим сторонам ее была голой, с покрытыми камышом озерцами, болотами и речушками. На старинной дороге было полно луж, а там, где она опускалась в низины, по ней текли грязные ручьи. Грустная, унылая картина. Ни ферм, ни путников, словно единственными обитателями здесь были кроншнепы и дикие гуси. Последний караван-сарай они оставили этим утром, а близлежащий расположен на таком расстоянии, что если ничего их не задержит по дороге, то им придется проезжать мимо и ночевать в мокром поле.
И вдруг они натолкнулись на старуху.
Перевалив через очередной холм, отбрасывавший длинную тень под лучами заходящего солнца, они увидели странное зрелище: словно вязанка камыша сама по себе ползла по дороге. И только когда она сначала затряслась, а потом рассыпалась, они увидели женщину в поношенной тускло-зеленого цвета накидке, сливавшейся с камышом настолько, что ее трудно было под ней разглядеть. Каландрилл придержал коня. Женщина усталым жестом откинула цвета слоновой кости жидкие пряди волос с морщинистого лба, изрезанного возрастом и непогодой, и посмотрела на них безучастным взглядом выцветших голубых глаз. Старуха не пошевелилась и не проронила ни слова, словно не ожидала от путников ни сострадания, ни симпатии. Она просто стояла и смотрела. Каландрилл, не раздумывая, остановил гнедого. Брахт хотел было объехать старуху стороной, но тоже натянул поводья. Катя остановилась за Каландриллом.
— Тебе помочь, мать?
Произнося эти слова, Каландрилл соскочил с лошади.
Брахт даже пожурил его:
— Долгий путь ждет нас впереди.
Каландрилл бросил в его сторону осуждающий взгляд.
— Ты откажешь ей в помощи?
В голубых глазах кернийца промелькнуло нетерпение, но он кивнул и сказал:
— Не откажу, — и соскочил с лошади.
В следующее мгновение и Катя, наблюдавшая за ними с бесстрастным выражением лица, соскочила с лошади.
Они быстро собрали рассыпавшийся камыш и перевязали его. К их удивлению, вязанка оказалась больше, чем им представлялось. Каландриллу даже показалось, что столь хрупкое создание, как эта старуха, не может поднять такую тяжесть. Она молча смотрела на вязанку, словно собираясь с силами. Узкие покатые плечи, тонкие, похожие на палки запястья, выглядывающие из рукавов, грязные босые ноги, поношенная, истрепанная рубаха. Каландрилл вдруг спросил:
— Где ты живешь, мать? Мы отвезем.
Брахт резко и раздраженно выдохнул, но Каландрилл не обратил на него внимания.
Старуха сказала:
— Здесь, недалеко, — и махнула сухой рукой куда-то в сторону болот.
Каландрилл попытался поднять вязанку, но почувствовал, что одному ему не справиться. Он взглянул на Брахта. Керниец вздохнул, пожал плечами и тоже взялся за вязанку. Вдвоем они закинули камыш на гнедого и привязали ремнями к седлу.
— Негоже ее бросать вот так, одну, — оправдывался Каландрилл под хмурым взглядом Брахта. — Мы просим помощи богов, а сами отказываем в помощи ближнему?
Он опасался, что керниец сейчас вскипит, но тот только пожал плечами и кивнул.
— Ладно, — пробормотал он с улыбкой, глядя на старуху. — Прости меня, мать. Я так тороплюсь, что забыл о человечности.
— Ты вспомнил о ней, и за то я тебе благодарна. — Голос у старухи был столь же ломким, как и ее ноша, и едва слышался за свистом ветра. — Сюда.
Она повернулась и пошла, но Катя остановила ее, положив ей руку на плечо.
— Садись на мою лошадь. Ты сегодня немало походила.
— Ты добрая.
Старуха кивнула и позволила девушке поднять себя седло — и сразу согнулась, как пугало под ветром.
Ноги ее не доставали до стремян, и она с трудом удерживалась в седле.
— Возьмись за луку и ничего не бойся, — посоветовала ей Катя.
Старуха подчинилась, обнажив редкие желтые зубы в благодарной улыбке. Катя взяла лошадь под уздцы и пошла вперед. Каландрилл и Брахт следовали за ней. Странное они, видимо, представляли собой зрелище.