Темная магия

Каландрилл после сна еще не был расположен к разговорам, и когда несколькими мгновениями позже спустилась Катя, он позволил им насладиться диалогом. Катя улыбалась, разливая кашу по тарелкам и без умолку болтая о том, что надо ехать, так что очень скоро Каландрилл окончательно проснулся. Слава Дере, пройдет совсем немного времени, и они оставят позади этот угрюмый город!

Наполнив желудки, путники рассчитались золотом Рхыфамуна и вывели лошадей из стойла. Туман все еще окутывал город, но, когда они спускались к гавани, легкий бриз, дувший с Узкого моря, уже принялся разгонять мглу, которая облизывала улицы тяжелыми языками. Они отыскали Ворота парусников, купили три небольших шатра из прочной парусины с плотным днищем и привязали их к седлам. Поскольку в Вессиле их больше ничто не задерживало, они покинули город. При выезде никто даже не посмотрел им вслед.

Туман цеплялся за вересковые долины почти весь день, так что ехать пришлось медленнее, чем хотелось, и на ночь они решили остановиться в караван-сарае, возникшем у дороги вскоре после захода солнца. Здесь их приняли радушнее, чем в Вессиле. Хозяин с удовольствием болтал, и от него они узнали, что человек, по описанию похожий на Давена Тираса, проезжал здесь относительно недавно и что Тобиас и его свита теперь совсем недалеко впереди.

Каландрилл и его спутники выехали на рассвете. За ночь туман рассеялся, и под бледно-голубым небом утро нарождалось ясное и холодное. Теперь они могли скакать резвее и заночевали в шатрах. На следующий день они вплотную приблизились к Эрину.

Дорога здесь поворачивала на северо-запад и бежала вдоль побережья к городу с его огромными верфями. Оттуда она шла прямо на север к Ганнсхольду, и Каландрилл, вспоминая книги и карты, которые он давным-давно изучал в Секке, рассчитал, что напрямую до города оставалось несколько лиг. Он мало что знал о земле, по которой им предстояло скакать, кроме того, что она постепенно поднимается к Ганнскому хребту и пустынна и что тут заправляют охотники. Вряд ли здесь можно рассчитывать на гостеприимство.

— Будем надеяться, что степь столь же гладка, как и дорога, — заявил Брахт, когда они свернули с брусчатки на землю, покрытую жесткой Травой и чахлым вереском — И что здесь мы не столкнемся с твоим братцем.

Каландрилл молча направил гнедого мерина за жеребцом Брахта.

Копыта коней глухо застучали по дерну. Долина широко простиралась перед ними, переходя из зеленой в синюю там, где начинался вереск, и в золотую, где рос ракитник. Местами во мху и в траве серебрились ручейки Кроншнепы захлебывались в своих песнях, им живо вторили бекасы. Чибисы и красноножки разлетались из-под ног коней, канюки и соколы кружили высоко над головами. Каландрилл упивался скачкой по открытой местности.

Насладившись свободной гонкой, лошади перешли в легкий галоп. Когда водянистое солнце подобралось к зениту, путники остановились передохнуть. Покормив лошадей и поев, они вновь отправились в путь и скакали до самых сумерек, встав лагерем у низкого холма, прикрывавшего от резкого ветра. У подножия его журчал ручеек. Костер весело потрескивал, стреноженные лошади похрупывали траву. Брахт вытащил из седельного мешка силки и установил их с другой стороны холма, пообещав поймать на завтрак зайца. Каландрилл подумал, что он мог бы быть доволен такой жизнью. Он уже почти забыл об удобствах, которые некогда имел во дворце отца. Растягиваясь в шатре, он усмехнулся, прислушиваясь к ветру и раздумывая, где сейчас Тобиас и что он о нем думает.

Возможно, он представлял для брата еще большую угрозу, чем раньше, ибо Каландрилл чувствовал в себе силы достаточные, чтобы взять верх над Тобиасом в честной схватке. Брахт сказал, что настанет день сведения счетов. Возможно, подумал он, засыпая, но это будет не скоро; сначала — вопросы вселенской важности. Он вообще не думал бы о Тобиасе, не будь брат им помехой. Честолюбивые планы Тобиаса выглядели мелочными перед лицом опасности, угрожавшей всему миру, и даже сознание того, что брат приложил руку к смерти отца, не особенно угнетало Каландрилла. Странно, но весть об убийстве не произвела на него сильного впечатления. Билаф сам выбрал свою судьбу, порвав с младшим сыном. Ударив его по лицу, он выказал ему презрение. Возможно, когда-нибудь Каландрилл еще обвинит Тобиаса в отцеубийстве и призовет его к ответу, но пока голова его была занята делами куда более важными. Натягивая до подбородка накидку, он подумал, что с каждым днем становится все более похож на прагматичного Брахта, с которым сдружился за год. По правде говоря, ему казалось, что он знает Брахта всю жизнь. И с этой мыслью Каландрилл заснул.