Темная материя

И снова в комнату сочится тишина, от которой уже не веет задушевностью. Это молчание двух путников, ожидающих на вокзале каждый своего поезда. В то время как Себастьян глядит в потолок, будто там, наверху, может быть что-то интересное, комиссар осматривается в комнате. Вещи в ней стоят как потерянные. Они словно бы утратили то, что прежде объединяло их в подобранный со вкусом интерьер. Вещи стоят безучастные, как статисты, не занятые в мизансцене.

Потребовались какие-то секунды, печально думает Шильф, чтобы все здесь кануло в прошлое.

Он вслушивается в отголоски той сцены, которую поневоле воспринимала комната, ведь у предметов нет ушей, которые можно заткнуть. По стенам по-прежнему мелькает тень мужчины, мечется туда и сюда в поисках выхода, заламывая над головой руки, словно для защиты от чего-то тяжелого, что грозит на него свалиться. В кожаной обивке кресла застряли крики женщины.

Это кино! Этого не может бытьв действительности!

Ее наманикюренные пальцы разворочали лежащую на журнальном столике стопку журналов; она хотела спихнуть их на пол, но удержалась.

Ральф мертв? Мой сын похищен? А я, счастливая и ни о чем не догадывающаяся, катаюсь в Аироло на велосипеде?

Счастье и неведение, думает Шильф, — это слова-синонимы, милая госпожа профессорша!

Спинка дивана трясется под ударами мужского кулака.

Посмотри! На! Меня! Не мог я тебе позвонить, черт возьми!

Пауза. Передышка.

Потише, пожалуйста!

Мужчина расхохотался так, что заколыхались занавески.

Можешь не волноваться, он спит как убитый. Таблетка на дорожку.

Смех затихает. Со стеклянной поверхности журнального столика, испаряясь, сходит отпечаток женской руки.

Тут что-то… Не так… Я не могу…

А я?

Мужской голос, набирая силу, расталкивает стены, увеличивая пространство комнаты до размеров собора, где каждое слово, отдаваясь от стен, продолжает звучать несколько секунд.

Хочешь знать, что япережил? Вот каково это чувствовать! Вот так, вот так!

Кресло отскакивает в сторону, когда на него падает хрупкое тело, которое только что сильно тряхнули за плечи.

Себастьян! Пусти!

Последний возглас — как вспышка молнии, хлопнувшая дверь — удар грома. После бури — тишь да гладь. Чистое издевательство. Соседская собака заливается на три голоса — тоненький, средний и громкий.

— Вам знакомо это чувство, когда ты все потерял? — спрашивает Себастьян.

— Лучше, чем вы себе представляете.

— Как вас зовут-то хоть?

— Шильф.

Себастьян медленно опускает взгляд, устремленный на потолок, и повторяет услышанное имя, которое так легко сходит у него с языка: Шильф.

Их взгляды встречаются. Где-то в квартире что-то рушится на пол, ни тот ни другой не оборачиваются на звук. Комиссар вдруг поразился, отчего это стало вдруг темно. Фары проезжающей машины приподнимают пространство и поворачивают его вокруг собственной оси; Себастьян сидит на кушетке, Шильф в кресле; Шильф на кушетке, Себастьян в кресле. Тут машина проехала. Они кивают друг другу. На полях за городом работают молотилки; где-то там во сне застонала Юлия. Комиссар с натугой хрипло выдыхает воздух: раз (ovum [22]), два (avis [23]). Внутри птичьего яйца кто-то острым клювом долбит скорлупу. Снова стало светло, летний полдень с пыльным столбом солнечного света в окно. Себастьян всматривается в Шильфа со смешанным выражением подозрительности и интереса. Он наклоняется вперед, придвигается ближе. Можно подумать, что он сейчас возьмет комиссара за руки.

— Я больше не желаю никаких расследований, — говорит он.

— Вы не желаете узнать, кто похитил вашего сына?

— Я хочу забыть.

— Никуда не годная тактика. Но понимаешь это только тогда, когда уже поздно.

— Меня не интересует, что поздно. Меня интересует то, что сейчас. Для меня перестало существовать понятие «будущее». Понимаете? Бывают такие ситуации, когда нужно подводить черту.

— Понял еще прежде, чем вы пустились в подробные объяснения, — говорит комиссар.

Себастьян поднял руки, чтобы отвести свесившиеся на лоб волосы, и тут оба увидели, как сильно трясутся у него пальцы. Оба увидели, что кожа под съехавшими рукавами сплошь усеяна расчесанными комариными укусами, частью — мокнущими и воспаленными, частью — затянувшимися желтоватой корочкой. Себастьян застегивает пуговицы на манжетах.

— Что будете пить?

— Чай «Йоги».

— Какой, простите?

— Поищите на кухне! У такой женщины, как ваша жена, он непременно должен быть.

— Откуда вы знаете Майку?

— Она пробежала мимо меня на лестнице.

Немного помедлив, Себастьян встает и выходит из комнаты. Шильф прислушивается, как он шумно роется в кухонных шкафах, затем все смолкает — это значит, что Себастьян нашел нужный пакетик. Комиссар тихонько встает и идет к двери, шагая так осторожно, словно на полу разбросаны сухие ветки, которые могут хрустнуть, если на них наступить. Без труда он находит кабинет Себастьяна. Все полки плотно уставлены книжками, горки книг высятся на полу. Кусок красного поделочного картона странной формы лежит на письменном столе, закрывая клавиатуру компьютера. Привычной рукой Шильф перебирает стопку бумаг.