Темная материя

Оскару, как ценителю хорошего стиля, свойственно умение отдавать должное изяществу чужого выпада, даже когда тот направлен против него. На него произвела впечатление выстроенная Себастьяном последовательность: предварительная реплика, рассчитанная на завоевание доверия («Я хочу быть почвой под твоими ногами…»), и затем разящий насмерть удар («Ты переоцениваешь…»), поэтому он даже не шелохнулся, а спокойно продолжал сидеть, развалясь в кресле, и только окинул Себастьяна одобрительным взглядом.

— Столько миров! — говорит нынешний Оскар. — Порой я жалею, что нет под рукой средства, которое вывело бы тебя из этой колеи.

— Не преувеличивай!

— Когда-то ты был хорошим физиком, пока тебя не заклинило.

— Меня ничуть не заклинило, — возразил Себастьян с предельным самообладанием. — Просто я не принял копенгагенскую точку зрения как истину в последней инстанции. И копенгагенская теория тоже всего лишь одна из возможных версий, а не религия.

— Верно, не религия. Она стремится к научному взгляду. В отличие от твоих теоретических эскапад в сторону множественных вселенных.

— Позволь напомнить, что в своем изложении гипотезы о множественности вселенных в «Шпигеле» я даже не отстаиваю, а только объясняю эту теорию. Объясняю, потому что меня попросили.

— Если ты даже не отстаиваешь эту ерунду, то такой поступок, кроме глупости, означает еще и трусость.

— Может быть, хватит?

— Тебя надо бы встряхнуть, чтобы ты очнулся. Отхлестать по щекам, чтобы ты перестал уходить от действительности.

— Что есть действительность? — нарочито встает в позу Себастьян.

— Все, — отвечает Оскар Себастьяну и неожиданно прикасается тыльной стороной кисти к его животу, — все, что доступно для экспериментальной проверки.

Себастьян растерянно отмахивается поднятой ладонью и снова опускает руку. Его взгляд мечется в поисках опоры между профилем Оскара, силуэтом взлетевшего голубя, который тотчас же камнем падает вниз, уходя из поля зрения. Шаткая поза с упором на одну ногу, опущенные плечи, понурая голова — все в нем говорит о капитуляции. Оскар ничего этого не замечает. Повернувшись спиной и опершись обеими руками о подоконник, он говорит куда-то в пространство:

— Может быть, ты читал «1984» Оруэлла. В Океании люди под пыткой учатся принимать вещи одновременно как действительные и недействительные. Их насильно заставляют воспринимать реальность лишь как одну из потенциальных возможностей. Ты знаешь, как это называется у Оруэлла? — Не оборачиваясь, Оскар неожиданно хватает Себастьяна за руку. — Знаешь?

Себастьян глядит на пальцы, сжимающие его запястье. Сейчас они с Оскаром впервые за этот вечер взглянут друг другу в глаза. Несколько секунд они будут смотреть друг на друга, не отводя глаз. Напряженные черты Оскара расслабятся. Затем он лихорадочно будет искать новую сигарету и молча закурит.

— Я не читал эту книгу, — говорит Себастьян.

Пол под ногами затрясся: в комнату врывается Лиам. Налетев со всего разбега на Оскара, он обхватывает его руками за пояс и встает разутыми до носков ногами на его начищенные до глянца венгерские штиблеты. Рука Оскара торопливо выпускает запястье Себастьяна.

— Что же ты, так и будешь весь вечер меня клевать? — спрашивает Себастьян. — Только за то, что я напечатал статью в «Шпигеле»?

— С фотографией, — говорит Лиам.

— Mais non![10] — говорит Оскар, погладив по голове Лиама.

Отдельные волоски встопорщились под воздействием электростатического заряда, скопившегося на его ладони.

— Для меня всегда будет радость — навестить тебя и заглянуть в твою жизнь.

Они еще разок обмениваются беглым взглядом, между тем как Лиам дергает Оскара за рукав свитера, чтобы заставить сойти с места.

— Ну, вперед, топай уж, квантопод! — подгоняет он и радуется, что Оскар засмеялся.

Став двухголовым существом с одной парой ног, они вперевалку направляются к столу.

— Кстати, у меня кое-что для тебя есть, — через плечо говорит Оскар Себастьяну. — Я официально бросаю тебе перчатку.

Он делает с Лиамом еще один круг возле стола и по знаку Майки, которая зажигает свечи, усаживается на указанный ею стул, хотя, конечно, и сам давно знает, где ему следует сесть.

— Перчатку! — бормочет задержавшийся у окна Себастьян. — И я даже знаю, кто из нас будет выбирать оружие.

Глядя на кроны каштанов, в которых расчирикались воробьи, он подумал: интересно, что получится, если записать их чириканье на пленку и затем проиграть ее задом наперед, — не возникнут ли из птичьего щебета человеческие слова? Бесконечный поток речи. По роману в день на каждого воробья.

5

Вытянув загорелые руки, на которых виден светлый след от спортивной футболки с короткими рукавами, Майка накладывает на тарелки рукколу из большой миски. Подув на свисающую прядь, она убирает ее со лба, чтобы кинуть Оскару умоляющий взгляд.

— Как там у тебя? — спрашивает она. — Что поделывает ускоритель частиц?

— Да ну его, Майк!