Темная материя

После пересадки в Карлсруэ комиссар решил отложить свои размышления. Он извлекает из дорожной сумки кожаный футлярчик, а из футлярчика — матово-серебристый прибор размером не больше карточной колоды. Его подарила ему новая подруга. Она решила, что эта игра королей очень ему подходит, особенно учитывая, что если о комиссаре Шильфе когда-нибудь напишут книгу, автор сможет изобразить его в ней любителем шахмат, по примеру сыщика Шерлока Холмса, который любил играть на скрипке. Шильф не стал уточнять, что он-де — не сыщик, а скрипка — не стратегическая игра, а просто сказал спасибо и принял подарок. Когда нажимаешь кнопку «пуск», дисплей загорается сумеречно-голубоватым светом занимающегося утра. Правилам игры Шильфа тридцать лет назад научил приятель-однокурсник, однако тогда он так и не увлекся великой игрой. Но вот, взяв однажды в руки этот миниатюрный компьютер, он с тех пор с ним неразлучен. Юлия радуется, что так удачно придумала. Когда он тычет пальцем по голубоватому дисплею, она подсаживается к нему на ручку кресла, заглядывает через плечо, щекоча своими локонами, пока он, проиграв партию, не идет ужинать.

Нажатие кнопки вызвало на дисплей незаконченную вчера партию. Как всегда, очередной ход за комиссаром. Машина успевает просчитывать все за несколько секунд, тогда как ему на обдумывание каждого хода требуется полчаса. Машина терпеливо дожидается, пока он, неспособный прокрутить в голове простейший алгоритм, поняв, что окончательно запутался в расчетах, делает наконец под лозунгом «была не была» какую-нибудь ошеломляющую глупость. Прибор позволяет ему самому делать свои ошибки, так что под конец у него остается мучительное чувство, что не его победили, а он сам себе поставил шах и мат.

Под Оффенбургом он очертя голову пускается в рискованную атаку слоном на ферзевом фланге, полагая, что она хорошо подготовлена выдвинутой вперед фалангой пешек. С отчаянной решимостью его солдатики выступили навстречу противнику и стоят лицом к лицу с вражеской королевой. Шутки ради Шильф в своем воображении придает королеве черных черты лица Риты Скуры. На заднем плане несколько фигур встревоженно маются над исполнением чересчур замысловатого плана. Такого не встречалось ни у одного гроссмейстера. И никогда еще не приводило к успеху.

Армия Шильфа уже отбивалась, сражаясь за свою жизнь, когда поезд въехал в главный вокзал Фрейбурга. Ожидающие на перроне пассажиры, побросав багаж, зажимают уши руками. Жуткий визг тормозов на целых три секунды выключает ход времени. Комиссар торопливо встает, забирая с сиденья свои вещички.

Проходя бок о бок со своим зеленоватым отражением, мелькающим в длинном ряду окон, Шильф в сотый раз спрашивает себя, почему он, продолжая напропалую играть с сильнейшим противником, который побивает его в пух и прах, никогда не пользуется кнопкой отмены хода. В реальной жизни он бы, не задумываясь, пошел на то, чтобы отменить целый ряд совершенных ошибок. Он бы ни минуты не колебался, если бы можно было переиграть его персональную, очень личную партию, закончившуюся когда-то ужасным разгромом, который ознаменовал слом всей его жизни.

«Возможно, правило „если дотронулся — ходи“ относится не столько к шахматной игре, сколько выражает определенную черту характера, подумал комиссар», — думает комиссар.

В конце перрона стоит кофейный автомат, перед ним женщина в цветастом платье и вязаной кофте ждет, когда будет готов ее стаканчик. Она не дает себе труда обернуться:

— Шильф! Поздравляю с повышением!

У него было время оправиться от испуга, пока Рита Скура наблюдала за тем, как в стаканчик докапывали последние капли кофе. Взяв стаканчик со сливной решетки, она поднесла его к губам и, лишь сделав первый глоток, протянула комиссару для приветствия правую ручищу — жест, который у нее, несмотря на тысячелетнюю культурную историю, получается угрожающим. Затем она сразу хватает ремень его сумки, намереваясь поднести за него его багаж. Он возмущенно пытается воспрепятствовать. Они подергали сумку, перетягивая ее каждый на свою сторону, и тут Рита Скура, как видно по ее глазам, терпит первое за этот день поражение. Не говоря больше ни слова, они вместе направляются к выходу. Комиссар исподтишка посматривает на свою бывшую студентку: вертикальную морщину посреди лба, выпяченные губы, которыми она время от времени прикасается к стакану. Он рад повидать ее снова. Еще в Высшей школе полиции ему нравилось ее честолюбие, ее постоянно подрагивающий от напряжения подбородок, который трогательно выдавал ее поразительно серьезное отношение к окружающему миру. Он чуть ли не с завистью смотрел тогда на ее простодушие. Глядя сейчас на ее нахмуренный лоб, он почти жалеет, что одним советом разрушил такое доверчивое отношение к видимой стороне вещей. Толстая шапка ее волос едва достает ему до плеча. По прежнему впечатлению она казалась ему выше.