Темная муза

Книга имеет галлюцинаторный аромат, и если её читать достаточно долго, она определенно вызывает чувство, как будто вступаешь в иную реальность. Испытывал ли Белый подобные состояния сам, в чём он основывался на собственном опыте, а что взял из огромного количества прочитанных книг, остается неясным. То, что он имел неустойчивый характер, можно понять из отзывов о нем. Бердяев, хорошо знавший Белого, полагал, что он живет «страстным желанием полностью избавиться от своей индивидуальности», и говорил о его «чудовищном вероломстве и предательстве». Хотя Бердяев признавал его блестящим человеком, он говорил, что «нельзя полагаться на Белого абсолютно ни в чём». Он был чем-то вроде «маньяка»; одержимого страхами, мрачными предчувствиями, кошмарами и предубеждениями. Особый страх вызывали у него встречи с японцами и китайцами [49]. Евгений Замятин, автор классического романа-утопии «Мы» (1924), говорил, что Белый «всегда оставляет впечатление стремительности, полета, лихорадочного возбуждения», а его характер — это «математика, поэзия, антропософия; фокстрот…» Отношениям Белого и Штейнера были свойственны радикальные перепады. IH916 году Белый покинул Дорнах и возвратился в Россию, но Ася Тургенева отказалась последовать за ним, выбрав Доктора {50]. Последовало крушение иллюзий, и Белый публично отрекся от работы Штейнера. Потом, перенеся суровые испытания во время революции, он возвратился в Дорнах, но был отвергнут и Асей, и Штейнером. Белый провел два тягостных года в Берлине, а в 1923 году возвратился в Россию, где женился на ещё одной последовательнице антропософии, Клавдии Васильевой, и напи-сал ряд автобиографических произведений, одно из которых, «Воспоминания о Штейнере» (опубликованное только в 1982 году), рисует его идеализированный портрет. Хотя вначале Белый с энтузиазмом относился к большевикам, он быстро пОг нял, что все мечты о духовной революции пошли прахом. В отличие от своего современника Брюсова, он так и не нашел мес<* та в новой советской машине. Белый умер, почти забытый, в 1934 году. Но его «Петербург», исполненный в стиле высокого модернизма и пропитанный эзотерической мыслью, остается классикой, признанным шедевром.

Примечания

1. Прототипом Ларри Даррела, героя книги Моэма, бил, как говорят, Кристофер Ишервуд, ставший мастером йоги Прабхавананда в Калифорнии в тридцатые годы двадцатого века.

2. Есть основания подозревать, что Ана, как Бульвер-Лит-тон называл подземную расу высших существ, повлияли на «метабиологическое Пятикнижие» Бернарда Шоу, «Назад, к Мафусаилу». Оба автора изображают высшую цивилизацию интеллектуальных сверхчеловеков, отказавшихся от наслаждений плоти в пользу жизни, посвященной исключительно разуму> То, что в своих романах Бульвер-Литтон часто ассоциирует «высший тип» с социальными изгоями — отражение его собственного жизненного опыта — также перекликается с творчеством Шоу, считавшим себя полным чужаком и соглашавшимся с Ницше в том, что высший эволюционный тип найдет себя за пределами добра и зла.

3. Смотри «Первые и последние люди» и «Создатель звезд» Степлдона, а также рассказы, входящие в «Мифы Ктулху» Лав-крафта.

4. У.Б. Йитс, предисловие к «Акселю» в переводе Г.П.Р. Фин-берга (Лондон: Джарродс, 1925).

5. Уэллс Г.Г. Пища богов. Нью-Йорк: Эрмаупт Паблишинг Компани, 1965. С. 189–190.