Звезды опять сияли во всей красе, и половинный месяц плыл. Высик стал насвистывать "Темную ночь", оборвал мелодию, остановившись перед клумбой на центральной площади. Памятник Сталину, возвышавшийся в центре клумбы, убрали два года назад. Постамент оставили - мало ли что, постамент всегда пригодится. Вопрос о том, что водрузить на этот постамент - памятник Ленину или памятник героям Гражданской войны - решался медленно и вяло. На круглом газоне уже расцветали подсолнухи и золотые шары - отражением звезд небесных.
- Ну и ну... - пробормотал Высик, думая о своем. - Ну и ну...
Он свернул направо, чуть в сторону от отделения милиции, прошелся до больницы. В "жилом" флигеле горел свет - выходит, врач еще не спал.
Врач, Игорь Алексеевич Голощеков, доживал в их местечке последние деньки. С изменившимися временами, он получил приглашение вернуться на работу в Москву, в хорошую больницу, и обещали ему не комнату даже, а однокомнатную квартиру - пусть и в "хрущебке", пусть и на окраине, где-то на Остаповском шоссе. Сейчас он сдавал дела, и к первому октября должен был оказаться на новой работе и в новом жилье. Высик уже подумывал, с горечью, как будет скучать по постоянному собеседнику многих лет. Ничего не поделаешь...
Высик завернул во двор больницы, подошел к "жилому" флигелю, стукнул по отворенной во двор створке окна. Врач выглянул, кивнул:
- Заходите. Не заперто.
Когда Высик зашел, врач привычными движениями уже разводил спирт в мензурке.
- Что-то случилось? - спросил он.
- Случилось, - кивнул Высик, усаживаясь за стол и вытаскивая папиросы. - Такую новость узнал, что закачаешься.
- Поделитесь?..
- Только вы, как обычно, ни-ни...
- Разумеется.
- Марка Бернеса убить хотят.
- Бросьте! - врач так резко обернулся, что чуть спирт не расплескал. - Кто?! За что?!
- Бандиты. За роль в "Ночном патруле". Уже и палача назначили, исполнителя бандитской воли. Теперь, пока этого палача не обезвредим, никому из нас покоя не видать.
- М-да, - врач присел напротив Высика. - Ну, в наших краях этот убийца вряд ли появится.
- Кто знает, кто знает...
Врач внимательно поглядел на Высика.
- Что вас тревожит? Интуиция?
- Я бы слово "интуиция" не употреблял, - поправил Высик. - Всего дня три-четыре назад осудили мы это слово как мракобесие и поповщину. Даже собрание проводили, по указанию сверху.
- Ну, знаете... - врач развел руками. - Куда же без интуиции, а?
- По-вашему, неправы те, кто ее осуждают? - не без подковырки спросил Высик. - Решение партии, так сказать.
Врач уже привык: когда Высик говорит с такой подковыркой - значит, собеседника "на вшивость" проверяет, и на все "решения партии" ему наплевать, ему важно настоящее мнение услышать. В самом начале их знакомства, во время жуткое, но в чем-то и очень легкое, потому что только-только война кончилась, и верилось, что все будет по-новому, по другому, после этой освободительной бури, пронесшейся над Европой - верилось наперекор разуму и чувствам, ушам и глазам, отчетливо доказывавшим, что возвращается все та же затхлость, и даже еще более худшая, и из затхлой тьмы такие упыри вылезали, такие хари, каких и в прежнее расстрельное время не было - так вот, в самом начале их знакомства врач еще зажимался и закрывался боясь со стороны Высика той провокации, после которой - донос и исчезновение навсегда... Но очень быстро разглядел, буквально в несколько дней, что, когда Высик провоцирует - иногда, внаглую - то совсем иным тоном вопрос задает, и с совсем иным лицом, не ерническим, а угрюмым, будто предупреждает собеседника: смотри, вот я сейчас тебя ловлю, как волк зайчишку, и сам будешь виноват, коли попадешься, я тебе не зря клыки показываю... И, как только этот барьер исчез, Высик и Голощеков стали общаться легко и свободно, и общались так все эти годы, несмотря на разницу в возрасте и образовании, и доверяли друг другу то сокровенное, что в те времена иные таили даже от детей и родителей, чтобы себя и других охранить от лагерной мясорубки.
- Интуиция всегда была и всегда будет, - сказал врач. - Как же без нее? В конце концов, есть у нее и вполне материалистическое объяснение.
- Какое?