Темная охота (Сборник)

Бончарцы с молоком впитывали любовь к своему дому, хотя любить тут, по мнению Виктора, было абсолютно нечего.

Постоянная тяжелая работа, интересы дикаря, грязь, каменный век, хотя рядом, рукой подать, твоя собственная суперцивилизация.

Он сдался. Он сдался на третьей встрече и теперь отчаянно жалел об этом. Он считал, что его поймали на слове.

А теперь, когда объявлено было о выселении, Паула дернула его за рукав и сварливо сказала:

— Теперь ты просто должен остаться с нами.

Обязанность. Виктор ненавидел это слово до дрожи. Не успев родиться, ты уже кому-нибудь что-нибудь должен. И каждый тянет на свою сторону и говорит — это твой долг.

Он вспомнил еще ее отца, бывшего почтаря Никиту. Тот плохо очистил рану после укуса хармата, местного полуящера с огромными фасеточными глазами. Хармат любит полакомиться белковым папоротником, редким, но от этого не менее страшным врагом всего живого на Уалауала, если, конечно, не считать самого хармата и еще нескольких страшилищ с неземным генокодом. Споры папоротника, попадая в живую ткань, размножаются в ней, пьют ее соки. Трудно представить себе смерть более ужасную и мучительную, чем смерть от укуса хармата. Сначала поражается позвоночник. Человек лежит и кричит от боли. Затем лишаются подвижности руки и ноги, под конец дело доходит до челюстей. Кожа прорывается и наружу выползают длинные желтые корни, они шевелятся в поисках почвы.

Никита еще мог двигать правой рукой, он держался только на болеутолителях. Он все время стонал, и стонать ему оставалось года полтора — два. Он потихоньку сходил с ума, он говорил:

— Никто из вас не знает, как хороша жизнь. Вы должны завидовать мне. Полтора года!

* * *

Вокс доносил гудение голосов, ничего не понять, на кого ни переключись, одно и то же гудение голосов. Один голос, похоже. Косматого. Омар долго вспоминал его вокс, вспомнил, набрал. Слышимость стала лучше, но все равно разобрать трудно. Что-то о пеулах, о космокодексе. Опять уговаривают. Но инспектор другой. Ян говорил…

Если все так, как говорил старик-пеул, то действительно надо спешить.

Пеул мудр, хитер, бестия, все понимает, и то, что он предложил, — пусть невозможный, но, кажется, единственный выход. Омар не представлял себе, как сумеет все это проделать, но внутренне готовился. Он убеждал себя, что ничего другого не остается, а может быть, это и на самом деле так было, он сам себя заражал уверенностью, он ускорил шаги, он то и дело падал, спотыкался, запутывался ногами в переплетении гибких белых корней новорожденной палианды.

Надо спешить.

Несколько дальних охот тому назад Омар поймал коня. Конь был чудо как хорош, разве что бабки толстоваты, но Омар отпустил его, решил — пусть гуляет. И теперь пожалел об этом. Нижние ветры подняли тучи пыли, вжали в землю корни и папоротники, били то в лицо, то в спину, и вскоре пришлось просить и рюкзак, и винтовку, только пеноходы оставить— без них реку не перейти. Река бушевала, воды не было уже видно, одна только пена клубилась над низкими берегами.

Надо спешить, спешить, что-то там не так, и почему-то там не Зураб, а другой. И вокс почему-то работает только на прием.

…«Я не собираюсь вас уговаривать, не мое это дело», — вон даже как!

Теперь он уже полностью был уверен в своей правоте, он знал, что происходит там, в библиотеке Кривого, и знал, чем кончится. Он полностью доверился интуиции.

Только ветер и пыль окружали его, и страшно было и одиноко, боже мой, боже мой, тебя нет, конечно, но если только ты есть, сделай так, чтобы я на самом деле был прав, дай мне силы перенести все это, и пусть другие тоже поймут меня, ты, да еще Хозяин, хотя нет, он все понимает по своему…

У него болело колено, болело, должно быть, уже часа полтора и не было времени посмотреть, что там такое.

Потом, потом…

Без меня что угодно может случиться… Этот Косматый… они же трусы, трусы, боятся его, все сделают, что он скажет… Проклятые светлые города… отравил людей, отравил… Дернуло меня пойти на охоту…

Рогатая черепаха баноэ, один из немногих дневных хищников, очень питательная и очень опасная, появилась перед Омаром внезапно, точно откуда-то выпрыгнула, а ружье он бросил.

— Не вовремя, ч-черт!

* * *

Говорили только Косматый и Молодой, Друзья молчали. Это были личные телохранители Косматого, предписанные уставом Бончарки. Одного из Друзей Виктор знал хорошо — тот славился по всей Бончарке своими силой, глупостью и умением напускать на себя глубокомысленный вид. Второй был более непосредственный. Он не сводил с инспектора ненавидящего взгляда, исподтишка показывал ему свой мослатый кулак и время от времени, не в силах сдержать напор чувств, наклонялся к Косматому и что-то с жаром шептал ему на ухо. Косматый выслушивал его внимательно и с видимым участием, а затем, взвесив все «за» и «против», отрицательно качал головой. Телохранитель в эти моменты заводил глаза к потолку, как бы говоря: «Я умываю руки», — и вглядывался в других, ища поддержки, мол, что ж это делается, а-а?