— Труднее всего было выдумать имя, — продолжает Бомонт, легонько покусывая карандаш. — Но это было действительно важно. Я знал, что это поможет… Поможет мне справиться с творческим кризисом… если у меня будет новая личность. Настоящая личность, совершенно отдельная от меня самого.
И как был выбран Джордж Старк?
— Знаете, есть такой писатель — Дональд Уэстлейк, — объясняет Бомонт. — Под своим настоящим именем Уэстлейк пишет криминальные романы, очень смешные, в жанре социальной комедии. О жизни и нравах американцев. Но с начала шестидесятых и где-то до середины семидесятых он написал серию романов под псевдонимом Ричард Старк, и эти книги были совсем другими. В них говорится о человеке по имени Паркер. Он профессиональный грабитель. У него нет прошлого, нет будущего и, в лучших книгах, нет никаких интересов, кроме собственно грабежа. Как бы там ни было, по причинам, о которых вам лучше спросить самого Уэстлейка, он перестал писать книги о Паркере. Но я никогда не забуду, что сказал Уэстлейк, когда псевдоним был раскрыт. Он сказал, что писал свои книги в ясные, солнечные деньки, а Старк забирал себе все дождливые дни. Мне это понравилось, потому что в период с 1973-го до начала 1975-го у меня все дни были дождливыми. Так вот, в самых лучших из этих книг Паркер — скорее робот-убийца, а не живой человек. Постоянная тема этих романов — ограбленные грабители. И Паркер разбирается с плохими парнями — с другими плохими парнями, я имею в виду — точно как робот, запрограммированный на одну-единственную задачу. «Отдавай мои деньги», — говорит он, и, собственно, только это он и говорит. Ну почти. «Отдавай мои деньги, отдавай мои деньги». Вам это никого не напоминает?
Наш корреспондент кивает. Бомонт описывает Алексиса Машину, главного героя первого и последнего романов Джорджа Старка.
— Если бы «Путь Машины» завершился так же, как начинался, я бы, конечно, не стал его публиковать, — продолжает Бомонт. — Это был бы плагиат. Но где-то после первой четверти роман обрел собственный ритм, и все встало на свои места.
Корреспондент уточняет, имеет ли Бомонт в виду, что во время работы над книгой в какой-то момент Джордж Старк проснулся и заговорил от себя.
— Да, — говорит Бомонт. — Примерно так все и было.
Тэд оторвался от статьи и снова чуть не рассмеялся. Близнецы увидели, как он улыбается, и тоже заулыбались над ложечками горохового пюре, которым их кормила Лиз. На самом деле, тогда Тэд сказал совершенно другое. А именно: «
— Я не смогу их накормить, если ты не прекратишь это, — сказала Лиз. На самом кончике ее носа зеленела крошечная точка горохового пюре, и Тэду вдруг захотелось слизнуть ее поцелуем.
— Не прекращу что?
— Ты улыбаешься —
— Прости, — смиренно произнес он и подмигнул близнецам. Они снова заулыбались в ответ — одинаковыми улыбками, зелеными от пюре.
Он опустил взгляд и продолжил читать.
— Я начал «Путь Машины» в 1975-м, в тот же вечер, когда придумал псевдоним. Но было
Бомонт вновь усмехается.
— Может быть, потому, что в местах не столь отдаленных, где он периодически обретался, не было курсов машинописи.
Бомонт имеет в виду биографию Джорджа Старка, придуманную для обложек. В биографии говорится, что Старку тридцать девять лет, что он трижды сидел в трех разных тюрьмах по обвинениям в поджоге, в нападении с применением смертоносного оружия и в нападении с целью убийства. Но биография для обложек — это лишь часть истории. Бомонт показывает нашему корреспонденту автобиографический лист для «Дарвин пресс», в котором история его
— Я нашел в столе старый блокнот и вот это. — Он указывает на банку с карандашами и с удивлением замечает, что держит в руке карандаш, вынутый из этой самой банки. — Я начал писать и очнулся только тогда, когда Лиз заглянула ко мне и спросила, не собираюсь ли я идти спать, потому что уже полночь.
У Лиз Бомонт есть свои собственные воспоминания о том вечере. Она говорит:
— Я проснулась без четверти двенадцать, увидела, что его нет в постели, и подумала: «Ну, наверное, работает». Но я не услышала стука пишущей машинки и слегка испугалась.
Судя по ее выражению, она тогда испугалась совсем не слегка.
— Когда я спустилась вниз и увидела, как он строчит в этом блокноте, я чуть не рухнула от изумления. — Она смеется. — Он чуть ли не носом водил по бумаге.
Корреспондент спрашивает, испытала ли она облегчение.